Емелин Вадим Анатольевич
МГУ имени М. В. Ломоносова,
доцент кафедры методологии психологии факультета психологии
кандидат философских наук

Emelin Vadim Anatolievich
Lomonosov Moscow State University PhD,
associate professor of Department of Methodology of Psychology
E-Mail: emelin@mail.ru

Работа поддержана грантом РГНФ, проект № 11-06-00257а

«Социально детерминированные формы нарушения самоидентичности»

В статье рассматривается современное состояние постмодернистской философии и перспективы ее дальнейшего развития. Выступая в качестве мировоззрения информационного общества, постмодернизм является отражением его реалий и проблем, в качестве основной из которых выделяется размытие идентичности человека. Утверждается, что, несмотря на претензии стать мировоззрением инфообщества, идеология постмодернизма фактически не смогла создать устойчивых моделей идентификации. Выявляются основные проблемы, связанные со спецификой реализации основополагающего принципа постмодернизма – плюрализма, среди которых проблемы выработки устойчивых ориентиров в гетерогенном и фрагментарном мире, а также сохранения общегуманистических ценностей в условиях тотального распространения новейших технологий и технологизации человеческой жизни.

The crisis of post-modernism and the transformation of identity in the info-society

There is a viewpoint of the actual status of post-modern philosophy and prospects of its further development. Appearing as weltanschauung of world community post-modernism is the reflection of the actual and problems the main of which is distinguished by a person’s identity blurring. It is asserted that despite the pretension to the weltanschauung of information society the ideology of post-modernism couldn’t, in fact, originate stable models of identification. There emerge major problems concerned with the specificity of realization of pluralism as a basic principle of post-modernism. Among the problems there is an elaboration of settled reference points in a heterogeneous and fragmentary world as well as universal values retention under total expansion of up-to-date technologies and technologization of human life.

Мы потеряли устойчивость, которая давала возможность жить, – мы некоторое время не в силах сообразить, куда нам направиться.

Ф. Ницше

Об идентичности вспоминают тогда, когда нет уверенности в своей принадлежности, … когда человек не может с уверенностью определить свое место в многообразии поведенческих стилей и шаблонов.

З. Бауман

За все время своего существования в качестве мировоззренческой концепции постмодернизм вызывал по отношению к себе широкий спектр противоречивых мнений – начиная от полного отрицания существования этого социокультурного явления и заканчивая попытками тотальной «постмодернизации» всего общества. Нельзя не признать, что постмодернистское мировоззрение в настоящее время находится в кризисном состоянии, сам постмодернизм воспринимается многими как умозрительная конструкция, неоправданно растиражированная философами и литературоведами, а многие его критики констатируют смерть постмодернистской идеологии, при этом, не предлагая сколь-либо внятной позитивной альтернативы. На самом деле позиция негативного отрицания не решает тех проблем общества и культуры, которые и стремилась фиксировать и осмысливать философия постмодернизма. Постмодернизм – это реакция на кризис идентичности культуры западного типа в условиях развивающегося информационного общества (инфообщества). Это зеркальное изображение лица современной культуры, на которое просто бессмысленно злиться, даже если оно и кривое. Это понятие, которым обозначили трансформацию восприятия окружающей действительности, произошедшую после разочарования в идеалах прогресса. Вопрос о приемлемости или неприемлемости постмодернизма следует перевести в другую плоскость – а именно выявить, какие конструктивные  или деструктивные тенденции преобладают в современных постмодернистских концепциях, и на основании этого оценить дальнейшие перспективы развития постмодерна.

Если попытаться выделить наиболее заметные перемены, произошедшие в последние десятилетия, то мы, так или иначе, остановимся на распространении информационных, сетевых и коммуникационных технологий. Именно развитие технологий инфообщества и превращение деятельности по созданию, трансляции и потреблению информации в ведущую общественную деятельность стало объективной основой для формирования постмодернистского мировоззрения. Материальной основой распространения постмодернизма стал качественный скачок в развитии технологий, переход от развитого индустриального общества к постиндустриальному и информационному обществу. При этом социокультурная реальность технологизированного информационного общества не может быть адекватно осмыслена без привлечения категорий постмодернистской философии, таких как «децентрация», «ризома», «симулякр», «гиперреальность» и др. Качественные изменения культуры и связанные с ними трансформации идентичности человека, делают затруднительным описание ее в терминах традиционной философии. Таким образом, можно утверждать, что если показать, что средствами постмодернистской философии можно раскрыть специфику информационных технологий по отношению к человеку, то тем самым понятие «постмодернизм» обретет вполне определенный онтологический статус. Можно долго рассуждать, насколько удачен, или неудачен термин «постмодернизм», но использование его для обозначения мировоззрения информационного общества, фиксации социо-культурных реалий и отражения специфики трансформации идентичности позволит оценить его будущие перспективы.

Итак, современный постмодернизм представляет собой специфическое мировоззрение информационного общества, отличительной чертой которого является плюрализм, т.е. допущение одновременного сосуществования разнообразных точек зрения [14]. Многие точки уязвимости постмодерна связывают с тем, что как мировоззрение он не является универсальной системой координат  для общества в целом. Степень его распространения ограничивается наличием доступа к информационным ресурсам. Тем не менее, в настоящее время практически не остается мест, не охваченных информационным полем. Развитие телевидения, интернета, сетей мобильной связи становится фактором, говорящем как о вхождении информационной культуры в жизнь основной массы населения, так и об изменении моделей идентификации под влиянием технологического прогресса. Если раньше для выхода за рамки сложившихся моделей идентичности было необходимо приложение особых, выходящих за рамки универсума усилий, то использование современных электронных гаджетов предельно упрощает выбор ролевой модели. Обратной стороной легкости достижения новой модели идентификации является отсутствие культурного и экзистенциального опыта использования средств, давших новые возможности.

Поэтому не стоит утверждать, что с приходом информационных технологий, порожденных культурой западного типа, сразу и повсеместно начинается постмодернизм. В современном состоянии постмодернизм приемлемее рассматривать не как нечто жестко обусловленное и раз и навсегда обретенное, а как совокупность  определенных тенденций, как некий вектор развития. Формирование постмодернистского мировоззрения – это длительный, начавшийся в конце шестидесятых и не завершившийся до сих пор процесс. Причем процесс далеко не однозначный, разноплановый, вызывающий самые противоречивые оценки и споры, что собственно и говоря, характерно для постмодернистского сознания. «В создании концепций постмодернизма участвуют литераторы, философы, архитекторы, социологи, искусствоведы, и даже религиозные деятели, все они, скрещивая и противопоставляя, порой парадоксальным образом, самые различные области гуманитарных знаний, пытаются в эклектической пестроте новейшей культуры установить «сложнейший порядок хаоса»» [24, с. 27]. Постмодернистский дискурс постепенно охватывает все новые области социокультурного пространства модерна, и в этом нет ничего плохого, как отмечал Вольфганг Велш, «постмодерн – это не антимодерн, ибо он включает в себя модерн» [12, с. 127]. Но включает он его наряду с другими парадигмами, ни одна из которых не является привилегированной и все они находятся в непрекращающейся конкуренции. В этом плюрализме и заключается сама суть постмодернизма. В нем же и его «ахиллесова пята».

В этой связи, нельзя не обратить внимание на попытки вернуть модерну привилегированное положение, за которыми тоже стоит определенная логика. Так, самый известный из критиков постмодернизма Юрген Хабермас считает постмодернизм неуместным в силу незавершенности проекта модерна. При этом он признает, что последний, несмотря на неисчерпанные до конца свои возможности, все-таки находится в глубоком кризисе, и главным образом из-за того, что позволил целостному восприятию жизни распасться на независимые друг от друга представления узких групп экспертов [22]. Хабермас полагал, что сложившуюся ситуацию можно исправить, если добиться примирения между различными «языковыми играми», прийти к некому единству или консенсусу. Против такого подхода категорически выступал его главный оппонент Ж-Ф. Лиотар, утверждая, что попытки завершения проекта «модерн» представляют собой не что иное, как трансцендентную иллюзию,  питающуюся ностальгией по целому и единому. Но эта иллюзия, как показал ХХ век, оплачивается террором, и в лице питающих ее, мы слышим ни что иное как «хриплый голос желания снова начать террор, довершить фантазм, мечту о том, чтобы охватить и стиснуть в своих объятьях реальность» [18, с. 183-184]. По мнению Жака Деррида, любые попытки окончательно завершить какой-либо глобальный проект сравнимы с тщетным желанием достроить «Вавилонскую башню», являющуюся символом недостижимости полноты любой конструкты и структурного порядка. В понимании Деррида, «вавилонская башня является не только образом и фигурой неустранимой множественности языков, она выставляет на показ незавершенность, невозможность выполнить, осовокупить, насытить, завершить что-либо из разряда построений, архитектурной конструкции, системы и архитектоники» [13, с. 82]. Таким образом, можно сделать вывод о том, что развернувшаяся полемика вокруг смены социокультурных и мировоззренческих парадигм свидетельствует о сложности и неоднозначности этого процесса.

Хотелось бы подчеркнуть, что рассуждая о постмодернизме, не следует, с одной стороны подходить к нему предвзято, но, и с другой стороны, оценивать его в сугубо положительных терминах. Постмодернизм – это неоднозначное, гетерогенное явление, имеющее как положительные, так и отрицательные стороны. Сегодняшнее состояние постмодернизма – это состояние рефлексии, цель которой выявить пропорции между конструктивными и деструктивными веяниями и обозначить пути преодоления всего негативного, что потенциально содержит постмодернизм.

Подобные, во многом связаны с широко распространенном ныне представлении о постмодернизме как произвольной мешанине разнородных элементов – либидо, экономики, цифири, цинизма, электроники и восточной мистики, указывающих на пришествие новой эры и Апокалипсиса  сразу и в одном обличии. В. Велш категорически отметал подобную трактовку постмодерна, называя ее ложной формой, кашей, в которой становится все одинаковым, а плюрализм как раз испаряется [25].  Результат такого подхода гораздо ближе к униформирующим тенденциям модернизма, чем к подлинному постмодернизму. Постмодернизм не следует отождествлять с иррационализмом, он остается рациональным знанием, имеющим свои исходные принципы, методы и подходы, и его нельзя редуцировать до уровня эклектизма, который характеризуется Лиотаром как «нулевая степень всеобщей культуры наших дней» [18, с. 175]. Когда-то Лютер сказал: я здесь стою и не могу иначе. Одо Марквард, перефразировал эту мысль следующим образом: я здесь стою, а могу как угодно. Но, все же постмодернизм – это дело серьезное, а не как угодно и что угодно, это объективная реакция на проблемность самоидентификации человека в условиях стремительно трансформирующегося информационного общества, пусть и обозначенная не самым удачным термином. И если постмодернизм и нацелен на соединение различных точек зрения, стилей, походов и концепций, то это следует понимать скорее как попытку сложить своеобразный коллаж из всего наиболее значимого, что присутствует в предшествующей и настоящей культуре. Постмодернизм – открытая система, обращённая как в прошлое, так и в будущее, и одна из главных задач, которую предстоит ему решить – это найти грань, примиряющую новые подходы к восприятию действительности с достижениями культуры минувших эпох.

Существует представление о постмодернизме как наиболее радикальной форме нигилизма. Оно основывается на мнении, что если все предшествующие негативные мировоззренческие концепции, отвергая одни «высшие» ценности, возводили на их место другие, то постмодернизм вообще отказывается от каких-либо «высших» ценностей. На самом деле, речь у постмодернистов скорее идет о качественно новом подходе к ценностям, о переоценки роли ключевых категорий, с  помощью которых мы привыкли воспринимать и описывать реальность. В этой связи уместно обратиться к взглядам Ницше на нигилизм, на его сущность и возможности преодоления. Ницше связал пересмотр отношения к господствующим универсалиям, ценностям и идеалам с неизбежностью прохождения через состояние нигилизма, вызванного растерянностью от потери базовых опор, сообщавших смысл человеческому существованию. Нигилизм у Ницше   –  «патологически  промежуточное состояние» [5, с. 41], и он должен быть преодолен продуктивными силами.  Мы должны убедиться в наивности своих идеалов и осознать, что «мир имеет, быть может, несравненно большую ценность, чем мы полагали» [5, с. 49]. Если все наши представления о мире оказались ложными, то это не значит, что ложны вообще все представления о мире. Таким образом, для Ницше нигилизм  – закономерный итог развития европейской цивилизации, неизбежное, но не последнее и не окончательное состояние общества; по его мысли, нигилизм является логической и психологической предпосылкой движения, которое сменит его в будущем, и которое «может возникнуть исключительно после него и из него» [5, с. 34]. Ницше уподобляет нигилизм  болезни, которой необходимо переболеть, чтобы прийти к новому мироощущению. Нигилизм, таким образом, это не начало конца, а «великая исходной точка», начало «времени великого полдня», когда старая картина мира уже не соответствует новым реалиям, а новая ещё не выработана, а в открывшихся просторах безбрежного океана нет проторенных дорог.

Таким образом, Ницше не только констатирует приход европейского нигилизма, но и предпринимает попытки обозначить пути выхода из него. Он, «историк ближайших двух столетий» предсказал не только завтрашний день – эпоху апофеоза нигилизма и дискредитации модерна, но и послезавтрашний день – ситуацию постмодерна, период переосмысления итогов западной цивилизации. Потрясения человечества в ХХ веке вызывают потребность одуматься. Безудержное развитие, стремительное движение к недостижимым, подобно линии горизонта, целям обернулось разочарованием и, вместе с ним, ощущением необходимости нового мировоззрения. На признание в качестве такого мировоззрения сегодня претендует постмодернизм, но, при этом, его не следует воспринимать как окончательное разрешение противоречий современного общества («окончательно» дать ответы на все вопросы могли лишь теории модерна), наоборот, это утверждение противоречивости, неоднозначности жизни, которая представляется бесконечном потоком, неограниченным никакими преградами в виде высших принципов или абсолютных идей, с помощью которых человек самонадеянно пытался охватить бесконечную в своих проявлениях реальность. Да и постмодерн следует рассматривать как переходный период, пользуясь терминологией Ницше,  это – время «великого полдня», «минута кратчайшей тени», «конец дольше всего длившегося заблуждения», и основная задача ее – освободить общество  от метафизических химер прошлого,  подготовив тем самым почву для дальнейшего существования в мире, где уже нет места идеям, пытающимся подчинить тотализирующим целям Разума гетерогенное, противоречивое, несводимое к единому основанию общество.

Но, к сожалению все не так гладко, как хотелось бы, и очередная переоценка ценностей оказалось очередной ловушкой на пути поиска смысла. Основная проблема состоит в том, что освобождение от дискредитированной идентичности «метарассказов» модерна не дало новых, устойчивых ориентиров для дальнейшего пути. В итоге на смену радости деконструкции идентичностей модернизму пришло вновь состояние разочарования – «Состояние после оргии. Оргия — это каждый взрывной момент в современном мире, это момент освобождения в какой бы то ни было сфере. Освобождения политического и сексуального, освобождения сил производительных и разрушительных, освобождения женщины и ребёнка, освобождения бессознательных импульсов, освобождения искусства. И вознесение всех мистерий и антимистерий» [1, с. 7]. Освободившись от фиксированных моделей идентификации, индивид инфообщества лишился компаса, показывающего направление пути, и стал подобен флюгеру, вращающемуся по воли ветра.

Применение ницшеанских идей к трактовке постмодерна наводит на мысль, о том, что последний является промежуточным периодом, или, в лучшем случае, первой фазой новой эпохи, которую еще пока трудно определить. Рассуждая в таком же направлении, Е. Турбина отмечает, что «метафизическая неразбериха, отсутствие консенсуса, причисление к искусству того, что никогда к нему не относилось  – признак переходной эпохи» [20]. По ее мнению, новому образу мира, объясняющему, «к чему переходит постсовременность» еще предстоит сложиться, и если это произойдет, то только тогда этот образ получит свое символическое и метафизическое воплощение. С подобной точкой зрения трудно не согласиться. Все споры и разногласия по поводу сущности постмодерна, все терминологические двусмысленности свидетельствуют о том, что «постмодерный лик современности» еще сложился далеко не в полной мере. Как иронично заметил З. Бауман, спорить надо не о том, в какими являются времена, в которые мы живем, еще «современными» (модерновые), не совсем современными, или уже совершенно «послесовременными» (постмодерновыми). Главное, считает он, описать этот мир как можно вернее и понять происходящее в нем, а уж потом снабдить биркой готовое изображение [10]. А пока мы смело можем утверждать, что с нашей современностью не все в порядке, что-то в ней переменилось, что-то ушло, а что-то пришло, но, так или иначе мы более не живем в «современном» мире. Понимая это, мы подбираем новые эпитеты для характеристики происходящих изменений, но все они, следует признать, носят пока еще абстрактный, малосодержательный характер. Наверное, в виду того, что еще не способны до конца осмыслить суть реальности сегодняшних дней, мы не способны описать его по настоящему содержательными терминами. И поэтому, мы в постчеловеческом изумлении вдруг оказались в состоянии «постмодерн» в постхристианском мире постиндустриального общества с его постклассической или, если быть точным, постнеклассической наукой и постструктуралистской философией, постсоветским пространством, посткоммунистическими государствами и посттоталитарными режимами – в посткапиталистическом мире, «который еще не нашел, как определить себя в терминах того, что он есть, но уже знает, чем только что перестал быть» [9, с. 254]. Так и хочется сказать «пост, пост, а когда же пасха?» Но даже сам термин постмодерн не избежал дальнейшего «опостения». Предпринимались попытки ввести в обиход термин «постпостмодернизм», под которым понимался опять же достаточно широкий спектр вариантов, таких как новая форма эстетики технообразов и виртуальной реальности [19], как конец «героического» периода постмодернизма и переход к «мирной жизни» [17], или же очередной этап развития эпохи «постмодерности» [23]. Введение производных от  терминов, и без того малосодержательных (слабость эпитетов с перфиксом «пост» определяется, тем, что по сути они не фиксируют никакой сущности, лишь указывают на некое преодоление генетически предшествующего понятия) – не самый конструктивный ход в выявлении реальных кризисных проблем постмодерного мира.

Таким образом, анализ сегодняшнего кризисного состояния постмодерной мысли приводит к выводу об ее незавершенности, что, в свою очередь, и определяет возможности выхода из кризиса и перспективы дальнейшего развития постмодернизма, которые должны быть связаны с решением внутренних противоречий постмодернистских теорий. Основные из них вытекают из самой сути постмодернизма – принципа плюрализма, который порождает проблему трудности выбора в условиях постулируемой плюрализмом равнозначности, проблему выработки устойчивых ориентиров и моделей идентификации в гетерогенном и фрагментарном мире. Также немаловажна проблема сохранения общегуманистических ценностей в условиях тотального распространения новейших технологий и технологизации человеческой жизни. От решения этих принципиальных вопросов во многом зависит не только будущее парадигмы постмодерна, но сохранение устойчивой идентичности человека инфообщества.

Первая проблема, связанная с трудностями выбора при увеличении количества возможных вариантов, становится практически неразрешимой, когда утверждается, что любое из сделанных решений не будет лучше всех остальных. Здесь мы с сталкиваемся с обратной стороной принципа плюрализма, оказывающемся далеко не самым эффективным помощником в реальной жизненной практике. Если общество модерна предлагало человеку некое фиксированное, стандартное меню, в котором рамки возможного выбора вариантов социального поведения были четко прописаны, то постмодерная культура расширяет этот список, делая последний практически бесконечным. Возникает реальная потребность в определенных ориентирах, иначе – anything goes, все годится, и положительные моменты плюрализма оборачиваются непреодолимыми апориями анархизма. Как утверждает П. Козловски, иметь безграничный выбор столь же плохо, как и не иметь его вовсе, так как не существует прямо пропорциональной зависимости между увеличением возможностей выбора и повышением степени свободы, ведь свобода – это прежде всего самостоятельный выбор в пользу самости человека [3, с. 83-86]. Да и время жизни довольно быстротечно, чтобы допускать слишком много возможностей, а чересчур большая свобода зачастую оборачивается пустотой. Вспоминаются слова В. Розанова: «свобода есть просто пустота, простор.   – Двор пуст, въезжай кто угодно. Он не занят, свободен.  – Эта квартира пустует, она свободна.   – Эта женщина свободна. У нее нет мужа, и можешь ухаживать.   – Этот человек свободен. Он без должности.   Ряд отрицательных определений, и «свобода» их все объединяет.   – Я свободен, не занят» [6, с. 338]. Простор и пустота, присущая постмодернистской свободе выбора, обуславливает настоятельную необходимость решения проблемы полного выхолащивания смысла при утверждении равноценности всех существующих возможностей, и от ее удовлетворительного решения во многом зависят дальнейшие перспективы постмодернизма. Именно уравнивание значимости ценностных альтернатив стала основной причиной кризиса идентичности в условиях постмодерной культуры информационного общества. Помимо постоянно расширяющегося до бесконечности выбора, человек оказывается в ситуации утраты основополагающего принципа выбора, поскольку в отсутствии сколь-нибудь обоснованной иерархии, любой выбор становится случайным и безответственным, и в конечном счете лишенным смысла. Все смешивается в самых непредсказуемых пропорциях: «по радио слушают регги, в кино смотрят вестерн, на ланч идут в Макдональдс, на ужин – в ресторан с местной кухней, употребляют парижские духи в Токио и носят одежду в стиле ретро в Гонконге…» [18, 175]. Крайности релятивизма, оборачиваются индифферентностью в выборе ценностей; если «всё годится», тогда и «всё дозволено», и где гарантии, что предпочтительными станут конструктивные силы, если они находятся в равноправном положении с деструктивными тенденциями? Признавая право на существование различных мировоззренческих позиций, постмодернисткая идеология тем самым не препятствует и даже способствует формированию радикальных моделей идентичности, в предельном случае порождает условия для взращивания терроризма [15].

Вопрос о равнозначности приобретает еще одну другую немаловажную сторону – социально-политическую. Если исходить из того, что более ни одна парадигма не может претендовать на какой-то выделенный статус с точки зрения истинности, то споры по поводу притязаний на значимость превращаются в споры по поводу власти, так, что оказывается прав не тот, кто выдвигает более универсальный аргумент, а тот, кто сильнее в данном пространстве спора. Отсутствие правил ведет к тому, что социальные конфликты могут быть решены лишь с помощью силы, примером таких решений служат конфликты в Югославии, Ираке, Ливии. Подход, имплицитно содержащийся в концепции Лиотара, немецкий философ М. Франк охарактеризовал как «социал-дарвинистскую философию языка», проводя аналогию между стихийным утверждением дискурсивных практик и выживанием видов в борьбе за существование [21].

Социально-политические следствия подобных представлений заключаются не только в скрытом инициировании силовых методов. Другая сторона их негативного влияния состоит в том, что они по сути дела приводят к практике невмешательства в ход событий – так как из имеющихся возможностей ни одна не является наилучшей, то логичней смириться с существующим положением дел. Тем самым теряется критический дух социальной философии, и творчество постмодернистов уже не так волнует политиков, как идеи экзистенциалистов и представителей Франкфуртской школы – власть предержащие могут спать спокойно. Таким образом, импликации постмодернистских положений в политический дискурс приводят к практике неоконсерватизма.

Проблема равнозначности различных ценностных ориентаций фактически делает бессмысленным поиск ориентиров, которые позволили бы прожить индивиду полноценную, содержательную жизнь, оградив его от бессмысленного блуждания в бесконечном лабиринте возможностей. Современный  человек подобен покупателю в гигантском супермаркете, который так растерялся среди огромного количества прилавков, товаров, вывесок и продавцов, что позабыл, где вход и не уже в силах понять, где выход. Бесконечность вариантов обессмысливает саму идею выбора. Выбор превращается в игру, человек становится протеем в бесконечности игровых комбинаций теучей идентичности. Зигмунд Бауман писал: «Играть короткие игры, значит избегать долговременных обязательств. Отвергать любую «фиксацию». Не привязываться к месту. Не обрекать свою жизнь на занятие только одним делом. Не присягать на постоянство и верность ничему и никому. Не контролировать будущее и ни в коем случае не закладывать его: следить за тем, чтобы последствия не выносились за рамки самой игры, а в случае чего не признавать своей ответственности». Скорость, изменчивость, фрагментарность – враги идентичности, последней нужно время и иерархия. «Реальная проблема не в том, как построить идентичность, а в том, как сохранить ее; что бы вы ни строили из песка, замка все равно не будет» [11].  Специфика эпохи постмодерна заключается в том, что она посягает на высшую точку сложности, дальше которой идти  просто некуда. А если большей сложности просто уже изобрести нельзя, то, по-видимому, стремиться нужно к простоте, то есть к устоявшимся, опробованным, а главное, обозримым и соизмеримым с человеком вещам [16]. В данном контексте речь не идет о том, что нужно отбросить все, что олицетворяет сложность нынешнего технотронного мира, и возвратиться к традиционным понятиям. Мы не можем отмахнуться от всех технологических новаций, трансформирующих идентичность человека, но, в тоже время, необходимо заново обрести внятную систему координат. Лишившись фактичекски всех опор и устоев, человек остался «один на один в мире, в котором безраздельно властвует гераклитовское «panta rei» [4, с. 79]. Поэтому сегодня наблюдается тенденция пересмотра идей тотальной деконструкции и обращения ряда постмодернистских философов к, казалось бы, навсегда оставленным в прошлом Модерна, гуманистическим традициям [2, с. 5-25]. Но в возвращаемом в постмодернистской интерпретации гуманизме уже нет места универсальной этике, диктующей определенную модель поведения, скорее, упор делается на гарантированности неприкосновенности общегуманистических ценностей. Постмодернизм всегда сторонился общих идей, но общечеловеческие ценности – это не общие идеи. Это – конкретные ценности каждого отдельного человека, без которых его личная жизнь теряет смысл. Универсальность их заключается только в том, что они вплетены  в жизнедеятельность всех людей, независимо от принадлежности к различным культурам, расам, народам. Постмодернизм, отвергая универсалии, не может отвернуться от таких  универсальных человеческих ценностей, как право на достойную, мирную жизнь, на свободу выражать свои мысли и чувства, то есть, в конечном счете, выбирать свою судьбу. Осознав то, что нельзя полностью разрывать с гуманистическими традициями, некоторые представители постмодернистской философии обращаются к религиозной проблематике. Так, представители «новой философии» (Б.-А. Леви, Г. Лардро, К. Жамбе и др.) напрямую апеллируют к корпусу идей иудео-христианской традиции, а их «теоретический антигуманизм» на поверку оборачивается апологией гуманистических ценностей, ищущей опору в текстах Ветхого и Нового заветов [2, с. 209-230]. По их мнению, совсем неправомерно отвергать библейские заповеди, которые питали европейскую духовную культуру средневековья и Нового времени. Отбросив веру, предав забвению Бога, человек на деле не стал свободнее. Как отмечает Б.-А. Леви, «никогда мы не были столь мало свободны, как с того времени, когда мы более не верим» [8, 108]. Приблизительно в том же русле рассуждает и христианский философ постмодернистского толка П. Козловски [3], который сообщает особое значение религиозному измерению в культуре постмодерна. Он считает, что анархистско-деконструктивистский постмодернизм должен трансформироваться в «постмодерный эссенциализм», который вберет в себя из античного и современного наследия все то, что может сбыть воспринято в качестве примера, эталона. Да и Мишель фуко в последние годы своей жизни не случайно обратился к изучению античности в поисках разрешения антиномий постмодерна [7].

Вопрос о жизненных ориентирах в постсовременной действительности выводит на другую задачу: как добиться органичного сочетания новейших технологий информационного общества с духовными, гуманистическими ценностями, выработать действенные механизмы адаптации к ним и не допустить паталогических форм технологической трансформации идентичности. Очевидно, что современная реальность на столько «виртуализировалась», что образ человека растворился в бесконечном мерцании симулякров на экранах телевизоров и мониторах компьютеров, а литературный язык элиминировался в рваных текстах СМС или обрывках фраз в социальных сетях. На нынешнем уровне развития соотнесенность техники с действительностью становится все более призрачной, ее отличительной чертой становится симуляция, кажимость. Растиражированная имитация с помощью ультрасовременных технологий может привести вместо обогащения реальности к полной ее потере. При этом сами по себе вещи, окружающие человека становятся ему все менее понятными: нам трудно помыслить, что происходит внутри процессора компьютера, как работает проигрыватель Blu-ray или находит свою волну сотовый телефон, а тем более представить бесконечность паутины информационных сетей. Но, не смотря на недоступность понимания, мы уже не можем обходиться без технологических новинок, особенно тех, которые обеспечивают доступ в информационное пространство. Сегодня люди оказались, в какой то мере, заложниками созданных ими творений, ведь если лишить их возможности пользования устройствами, так или иначе обеспечивающими получение информации (ТВ, компьютер, телефон и т.п.), то это может  стать причиной сильнейшего стресса и фрустрации. Таким образом, вещи становятся посредниками между человеком и реальностью, и здесь нужно четко обозначить грань, дабы избежать Сциллы  полного отказа от услуг техники и Харибды полного в ней растворения. Именно поэтому, одна из  задач постмодернистской философии – это анализ роли информационных технологий в современном обществе, их влияния на трансформацию идентичности человека. Важность этой задачи диктуется определяющим характером информационной деятельности человека, вхождением в его повседневность технологических средств, которые неотвратимо преобразовывает его жизнь. Поэтому для современных наук о человеке приобретает особую актуальность исследование как нормальных, так и паталогических форм самоидентификации в плюрализированном инфообществе, а также выработка механизмов адаптации к стремительно меняющейся социокультурной и технологической реальности.

Существует мнение, что постмодернизм представляет собой мировоззрение перманентного кризиса [26]. И с этой точкой зрения трудно не согласиться. Какой бы сферы социокультурной реальности мы не коснулись, бы везде прослеживается кризисная ситуация – мировая экономика балансирует на грани коллапса,  растет противостояние культур западного типа и радикальной исламской, разрастаются межнациональные конфликты, увеличивается разрыв между богатством и бедностью, традиционные институты семьи и брака дискредитированы, люди все в большей степени впадают в зависимость от своих технологических расширений. Сегодняшние реалии дают для социально-философской мысли широкий спектр исследований. И вопрос не в том, как будет называться философское направление, которое освоит это поле, вопрос в том какие идеи оно предложит для того, чтобы, по крайней мере, осмыслить ситуацию, в которой оказался мир, а в лучшем случае – дать рецепты выхода из кризиса идентичности охвативший постмодерную культуру инфообщества.

ЛИТЕРАТУРА

Книги

1. Бодрийар Ж. Прозрачность зла. М.: Добросвет, 2000. 258 с.
2. Губман Б.Л. Западная философия культуры ХХ века. Тверь: Леан, 1997. 289 с.
3. Козловски П. Культура постмодерна. М.: Республика, 1997. 240 с.
4. Кусаинов А.А. Французская «Новая философия» и культура постмодерна. Волгоград: Изд-во ВолГУ, 2003. 164 с.
5. Ницше Ф.  Воля к власти: опыт переоценки всех ценностей. М.: REFL-book, 1994. 352 с.
6. Розанов В.В. Опавшие листья. Короб второй и последний // Розанов В.В. Уединенное. М.: ИПЛ, 1990. С. 203 – 370.
7. Фуко М. История сексуальности-III: Забота о себе. Киев: Дух и литера; Грунт; М.: Рефл-бук, 1998. 288 с.
8. Levi B. –H. Le testament de Dieu. P.:  Grasset, 1979, 306 p.
9. Toulmin S. The return to cosmology: Postmodern Science as the theology of nature. Berkeley: Univ. of California Press, 1982, 284 p.

Статьи

1. Бауман З. Спор о постмодернизме // Социологический журнал, 1994. №4. С 70 – 79.
2. Бауман З. От паломника к туристу // Социологический журнал 1995, №4. С 133 – 154
3. Велш В. Постмодернизм в искусстве и философии и его отношение к технологической эпохе // На путях постмодернизма. М.:  Инион РАН, 1995.  С. 126-129.
4. Деррида Ж. Вокруг вавилонских башен // Комментарии. №11. М., 1997. С. 82 – 116.
5. Емелин В.А. Лабиринты постмодернизма: идентификация ускользающего смысла // Научный информационно-аналитический, культурно-просветительский журнал Государство, религия, церковь в России и за рубежом. 2010. №3. С. 65-75.
6. Емелин В.А. Терроризм как радикальная реакция на кризис идентичности // Национальный психологический журнал. 2010. №2(4). С. 47-51.
7. Карасев Л.В. Сегодня и завтра. Постмодернизм и культура. Материалы «круглого стола» // Вопросы философии. 1997. №12. С. 15-27
8. Курицын В.Н. Время множить приставки. К понятию постпостмодернизма // Октябрь. 1997. №7. С. 179-183.
9. Лиотар Ж-Ф. Ответ на вопрос: что такое постмодерн? // На путях постмодернизма. М.:  Инион РАН, 1995  С.  168 –184.
10. Маньковская Н.Б. От модернизма к постпостмодернизму via постмодернизм / Н. Маньковская // Коллаж-2: социально-философский и философско-антропологический альманах. М.: ИФ РАН, 1999.  С. 18–25.
11. Турбина Е.Г. Посттоталитарная культура: «все дозволено» или «ничего не гарантировано»?  // Вопросы философии. М., 1993. №3. С. 23 – 28.
12. Франк М. Политические аспекты нового французского мышления // Логос. М., 1994. №6. С. 323 –326.
13. Хабермас Ю. Модерн – незавершенный проект // Вопросы философии. 1992. №4. С. 40 – 52.
14. Эпштейн М.Н. Прото-, или конец постмодернизма // Знамя. 1996. №3. С. 196 – 209.
15. Юрасовская Н.М. Постмодернизм ли? // Национальные традиции и постмодернизм: Живопись и скульптура 1960-х – 1980-х годов в СССР. М.: ГТГ, 1993. С. 14-33.
16. Welsch W. Die Postmoderne in Kunst und Philosophie und ihr Verhältnis zum technologischen Zeitalter // Technologisches Zeitalter order Postmoderne. München: Fink, 1998. P. 36-72.

Электронные ресурсы

1. Толкачев С.А.  Постмодерн как мировоззрение перманентного кризиса // Капитал страны. 24.12.2008. URL: http://kapital-rus.ru/articles/article/996 (дата обращения: 18.10.2012)