Другие журналы на сайте ИНТЕЛРОС

Журнальный клуб Интелрос » Credo New » №1, 2008

М.С.Константинов. М.К.ПЕТРОВ: БИОГРАФИЧЕСКИЙ КОНТЕКСТ ТЕОРИИ. Методологические замечания

М.С.Константинов

кандидат политических наук

М.К.ПЕТРОВ: БИОГРАФИЧЕСКИЙ КОНТЕКСТ ТЕОРИИ

Методологические замечания

В данной работе для анализа биографии замечательного мыслителя XX века - М.К.Петрова - используется методологический инструментарий социологии знания в той её версии, которая получила название «феноменологической» [см., например: Бергер, Лукман 1995].

Однако применение названной методологии в биографическом анализе нельзя назвать беспроблемным. Прежде всего одним из методологических постулатов социологии знания оказывается приписывание «верховного статуса» реальности повседневной жизни[1]: «По сравнению с реальностью повседневной жизни другие реальности оказываются конечными областями значений, анклавами в рамках высшей реальности, отмеченными характерными значениями и способами восприятия. Высшая реальность окружает их со всех сторон, и сознание всегда возвращается к высшей реальности как из экскурсии» [Бергер, Лукман 1995: 47]. Верховенство этой реальности обусловлено её интерсубъективным характером. Подтверждением и средством интерсубъективности служит язык как объективированная знаковая система человеческого общения. Язык тесно связан с повседневной жизнью.

Методологически это не самый сильный аргумент в социологии знания. В таком контексте те самые факты повседневной жизни, которым сам учёный мог не придавать абсолютно никакого значения, и будут выступать предметом анализа. Однако рассматриваемый автор - М.К.Петров – сам предоставляет ключ работы. В трудах М.К.Петрова, много занимавшегося социологией знания и социологией науки, одна из ключевых идей - идея различения науки для службы и науки как инструмента личного пользования, даже как одержимости. В первом случае это наука, «которую можно забыть на письменном столе или в лаборатории» [Петров 1991: 319], «способность быть активным болельщиком науки, дивясь со стороны на ее свершения» [Петров 1992: 219]. Такая наука воспринимается как ещё одна мифология и из её реальности действительно возвращаются в повседневную реальность «как из экскурсии».

Поскольку индивидуальное восприятие «мира реальных ситуаций» обуславливается «биографической ситуацией» [Руткевич 1993: 57, Шюц 1988], важное методологическое значение приобретает понятие седиментации социального (биографического) опыта: «Лишь небольшая часть человеческого опыта сохраняется в сознании. И тот опыт, который сохраняется в нем, становится осажденным (седиментированным), то есть застывшим в памяти в качестве незабываемой и признанной сущности. До тех пор, пока не произошло такой седиментации, индивид не может придать смысл своей биографии» [Бергер, Лукман 1995: 113][2].

Итак, отправными для данного исследования служат следующие идеи. С.С.Неретина формулирует проблему изучения биографии и творчества М.К.Петрова следующим образом: «О господствующем в наше время типе ученых … можно сообщить предельно унифицированный набор данных: родился, окончил школу, аспирантуру, защитил диссертацию. В таком-то году опубликовал работу, послужившую началом таких-то идей или открытий. Элементарное построение некролога или биографических книг, имеющих структуру развернутого некролога. […] Его путь был иной. Его можно уподобить пути средневекового подвижника. Каждый определенный отрезок времени - испытание воли» [Неретина 1991: 3; 1999: 7].

Идею С.С.Неретиной о подвижническом пути М.К.Петрова о призвании учёного следует считать основополагающей для настоящего исследования[3]. Тогда работа биографа должна быть направлена на выявление ключевого момента в жизни мыслителя - осознание главной проблемы его жизни, на исследование того, что мыслитель сам считал своим призванием, чему он отдавал свои силы: «Личность обычно кристаллизуется вокруг известного основного целеустремления, идеала, который чем дальше, тем больше определяет предпочитаемый ею тип поведения» [Соловьёв 1991: 33]. Задача биографа - распознать те значения, которыми мыслитель сам наделял события внешней жизни, и через это увидеть его жизненный опыт, седиментированный в памяти мыслителя.

Поэтому для нас интереснее будут даже не реальные события жизни М.К.Петрова, а то, как эти события интерпретировались самим учёным, какие из этих событий остались в его памяти, а какие нет и т.д. Как конструировалась научно-философская реальность на наличном социальном опыте?

При этом повесть М.К.Петрова «Экзамен не состоялся» рассматривается как седиментированный биографический опыт и в качестве такового - как важнейший источник для осмысления биографии мыслителя.

Михаил Константинович Петров: биография

Михаил Константинович Петров родился 8 апреля 1923 года в г. Благовещенске (Амурская область). Его отец был партийным работником, начальником отдела народного образования Уссурийской железной дороги. Отец умер, когда Мише было около семи лет. Мать тоже партийная, учительница, имела два ордена - Ленина и Трудового красного знамени. Согласно воспоминаниям супруги М.К.Петрова Гали Дмитриевны Петровой, мать была очень мудрая, с твёрдым характером и в этом духе воспитывала сына. К общим характеристикам семейных традиций можно отнести следующие: «Мне кажется, что у них была какая-то целеустремленность, желание что-то делать, чего-то добиваться… Они работоспособные очень. Вся семья. И потом … какая-то правильность в них была, какие-то правильные они были люди, понимаете? […] Серьёзные, неподкупные, справедливые, принципиальные и порядочные» [Интервью с Г.Д.Петровой № 1 от 06.11.2006г.].

Можно предположить, что эти семейные традиции были получены в наследство от старшего поколения - дедушки и бабушки. Дедушка Михаила Константиновича был человеком верующим - молоканином. Молоканство представляют собой одну из сект духовных христиан и при этом существенно напоминает протестантские религиозные движения[4]. Мы предполагаем определённое влияние, опосредованное семейными традициями, молоканства на мировоззрение Михаила Константиновича. Это проявилось, в частности, в его неприятии иерархии; в критике различных форм социального фетишизма; в уклонении от видимого участия в политике с одновременным выстраиванием независимого «храма внутри самого себя»; в особой форме политического противостояния - в погружении в работу и отказе от «покаяния в грехах» (допущенных ошибках) перед лицом «голосующих истину» вместо открытого протеста; в постоянном преодолении «попа в голове»[5]; в романтическом гуманизме; в определении ответственности и самодисциплинированности в качестве главных необходимых свойств современного человека[6]; в критике «антично-христианских корней современной науки»[7] и т.д.

Знавших М.К.Петрова потрясала его мудрая - почти религиозная - терпимость к любым неприятностям: «Терпимость его, кажется, ничто не могло утомить или застать врасплох. Она поднимала его над прошлой работой в разведке, над нынешней его работой, над нашими походными неожиданностями. Как будто он все время помнил что-то более важное. Но что? И почему у меня перед этой терпимостью смесь уязвленности и превосходства?» [Сёмин 1978: 589].

Ещё один интересный момент: перенос самим Петровым надежд на признание собственных заслуг, результатов исследований post mortem[8]: «Одержимых редко чествовали при жизни, чаще украшали венками могилы. [Однако] если мы кому и обязаны из предшественников, то не отступникам от истины, а тем, кто шёл до конца» [Петров 1991: 320]. Даже в его поразительной работоспособности проявляется некоторая одержимость, корни которой можно найти скорее в семейных традициях, чем в современной ему культуре. За что бы он ни брался, ко всему относился очень серьёзно и ответственно: «Все, что он ни делал, было действительно стремлением сделать нечто правильно, то есть истинно. Отсюда неумение рисоваться, способность моментально и сосредоточенно оценивать любую ситуацию, встречаться с любой опасностью и принимать жизнь такой, какой она достается» [Неретина 1999: 5].

В школе Михаил Константинович учился очень хорошо - в аттестате были все «пятерки». В 1940 году он поступает в Ленинградский кораблестроительный институт. Среди исследователей биографии М.К.Петрова нет единства в понимании того, чем был обусловлен выбор именно этого института. Объём статьи не позволяет нам вступать в дискуссию. В любом случае, учёбу в институте Михаил Константинович не окончил: с началом войны он попал со второго курса института во фронтовую разведку на Ленинградском фронте.

Очевидно, война стала одним из поворотных пунктов в его судьбе. Однако мы до сих пор практически ничего не знаем об участии Михаила Константиновича в Великой Отечественной войне. Знаем только, что он «прославился умением выходить живым из немыслимых ситуаций, как то было, например, в Пенемюнде во время сбора сведений о первой немецкой ракетной установке» [Неретина 1990: 75]. Наше незнание обусловлено двумя причинами: во-первых, спецификой военной «профессии» М.К.Петрова[9], во-вторых, нежеланием самого Михаила Константиновича обсуждать эту тему: о войне он рассказывать не любил. В ответ на вопросы о войне он обычно говорил только: «Война - это грязь»[10]. В результате даже близкие люди и друзья почти ничего не могут рассказать об этом периоде жизни М.К.Петрова.

Война - всегда сложный и противоречивый опыт для человека. Попытаемся хотя бы частично реконструировать его. По-видимому, главное (применительно к задачам нашего исследования), что Петров вынес из своего участия в войне, состояло в осознании относительности моральных норм и, соответственно, в нежелании судить поступки других людей: «В моральном приговоре всегда есть покушение на силу. "Я лучше". Да? А уже если говорить о войне, то там все моральные приговоры пересматривались» [Сёмин 1978: 590]. Можно предположить, что война побудила М.К.Петрова к переоценке ценностей. При этом, что очень важно, его этическая мягкость относилась к другим людям, проявляясь в нежелании судить поступки других людей, но не к самому себе: внутренний стержень его так и остался не сломленным.

Люди, никогда не участвовавшие в боевых действиях, с лёгкостью судят о поведении других людей в экстремальных условиях. А.А.Зиновьев, тоже участник войны, высказал как-то точно такую же мысль, правда по другому поводу: «…Если человек поставлен в условия, которые ниже некоторого минимума, необходимого для практической применимости норм морали, то бессмысленно применять к его поведению моральные критерии. […] Безнравственно требовать от человека быть нравственным, если нет минимума жизненных условий для того, чтобы от человека можно было требовать нравственности» [Зиновьев 2000а: 66].

Интересно, что подобное отношение к моральным нормам зафиксировано и Г.П.Щедровицким. О студентах-фронтовиках он вспоминал: «В подавляющем большинстве своем эти люди уже знали две очень важные жизненные вещи. Первое - что жизнь страшна. …Они прошли войну, они знали, что такое смерть, они прошли через испытание на выживание, и многие из них пришли сюда [в университет - М.К.], чтобы заниматься физикой и здесь найти пропуск в будущую жизнь, и сделали они это совершенно сознательно. (…) И вторую вещь эти ребята тоже поняли - важнейший пункт, который вообще определяет первые послевоенные годы. Они поняли, что есть "лошадь", а есть "всадник". Что можно быть либо погоняемым, либо погонять самому. И никакой промежуточной позиции нет. Поэтому они пришли на физический факультет, чтобы получить некоторую жизненную перспективу. И в этом смысле они достаточно четко знали и понимали, чего хотят. В отличие от меня» [Щедровицкий 2001: 168]. Или в другом месте, ещё более определённо: «Это были уже взрослые люди, так сказать, видавшие виды и поэтому резкие и откровенные до циничности» [Щедровицкий 2001: 252].

Итак, Георгий Петрович фиксирует «важнейший пункт, который вообще определяет первые послевоенные годы». И всё же М.К.Петров отказывался «быть всадником», что явно отличает его от основной массы фронтовиков-«прагматиков». Ещё один важный момент. По свидетельству Г.П.Щедровицкого, бывшие фронтовики были люди, знавшие все ужасы войны, но «познавшие, что такое доброта, и понявшие необходимость широкой точки зрения и такого взгляда, который берет на себя ответственность за целое - за жизнь какой-то системы культуры, за жизнь страны и т.д.» [Щедровицкий 2004: 18]. Об этой же ответственности за судьбы страны говорят герои повести М.К.Петрова «Экзамен не состоялся».

Особые способности и тяга к изучению языков стали причиной, по которой в 1944 году Петрова откомандировали с фронта на учёбу в Военный институт иностранных языков, готовящий кадры для разведработы за рубежом. В институте Петров специализируется для выполнения спецзаданий в Греции. Тяжелейшим в моральном плане был для Петрова опыт участия в начале 50-х годов в эвакуации греческих партизан-коммунистов движения Сопротивления в Советский Союз. Михаил Константинович, согласно воспоминаниям близких и друзей, до конца жизни тяжело переживал этот эпизод: он выступил невольным участником предательства советской властью эвакуированных греческих коммунистов.

С отличием окончив институт в 1949 году[11], Петров был оставлен преподавателем в институте, где и проработал три года. Общая обстановка в стране в первое послевоенное десятилетие была крайне сложной. С одной стороны, народ выиграл тяжелейшую войну. Связанное с этим воодушевление можно выразить фразой из кинофильма режиссёра Л.Быкова «В бой идут одни старики»: «Будем жить!». Другая сторона была крайне неприглядной и от её описания уклонялись и многие писатели, и режиссёры. А.А.Зиновьев свидетельствует: «Бесспорно, окончание войны было огромной радостью для всего населения страны. Но плодами победы и достоинствами наступившего мира воспользовались далеко не все. Для большинства русских наступил период, может быть, еще более трудный, чем во время войны. Плодами победы воспользовались прежде всего самые ловкие приспособленцы и те, кто по своему положению в обществе попадал в привилегированные слои. Это ощущалось и в армии» [Зиновьев 2000б: 236].

С 1952 года Петров становится начальником кафедры иностранных языков Ростовского артиллерийского училища. Здесь он преподаёт английский язык до своей демобилизации в 1956 году в связи с общим сокращением армии. Это сокращение, по мнению А.А.Зиновьева, было связано с тем, что «по окончании войны усилилось моральное разложение участвовавшей в боях армии. Упала дисциплина. Заставить людей, видавших смерть в лицо, безропотно подчиняться начальству и выполнять уставные требования было невозможно практически» [Зиновьев 2000б: 238]. Зиновьев так охарактеризовал общее настроение демобилизуемой армии: «этот социалистический бардак надо взорвать к чертовой матери»; «перевернуть все дома», «начать жить по-новому» [Зиновьев 2000б: 241]. По его мнению, «во время войны в стране наметился перелом огромного исторического значения. …Он … ощущался во всем, проявлялся в бесчисленных житейских мелочах» [Зиновьев 2000б: 242-243]. В таком контексте понятно утверждение В.Н.Садовского: «Вторая половина 40-х - начало 50-х гг. - это пик коммунистического идеологического мракобесия» [Садовский 1999: 16]. Как следствие, участие в войне «вплоть до конца 1950-х гг. … вызывало настороженность советской власти. Она предпринимала последовательные действия для недопущения фронтовиков на ключевые социальные роли» [Макаренко 2005: 99; см. также по этому поводу: Чудакова 1998].

Оказавшись в связи с сокращением армии в ситуации «лишнего человека», вынужденного радикально менять профессию, Михаил Константинович отправляется в Москву с тем, чтобы поступить в Московский авиационный институт. Однако в институт он не поступил; в поисках средств к жизни он занимается разнообразными видами заработка, в частности, сопровождает греческие парламентские делегации. Этот период также можно считать переломным: поиски работы, поиски «своей судьбы» в ситуации, когда ты вдруг оказываешься «лишним» - всё это окажет несомненное влияние на его последующие научные поиски. Одна из ключевых идей М.К.Петрова: в европейском обществе ситуация «лишнего человека» воспроизводится неоднократно в процессе жизни индивида, в эту ситуацию его ставит система институтов воспитания/образования[12].

В 1956 году Михаил Константинович поступает в аспирантуру Института философии АН СССР. И снова остаётся только предполагать, чем был обусловлен его выбор - дискуссия среди исследователей биографии М.К.Петрова не окончена. Мы считаем, что Михаил Константинович сам ответил на данный вопрос, выписав в своей повести «Экзамен не состоялся» (1959 г.) собирательный образ, состоящий из образа некоего Лёньки, ищущего «правду», едва намеченных образов Игоря и Якова, «погибших» - первый для философии, второй физически - и, наконец, образа аспиранта Юрия Шатова. В этом собирательном образе многое - от самого Михаила Константиновича. Лёнька - вернувшийся из армии, - «покосился парень, как гнилой сруб, куда упасть прикидывает. То в шофера, то в крановщики, а теперь пристал - в университет. […] Пойду, говорит… правды искать» [Петров 1989б: 137]. Игорь - «сбросивший погоны, удивленный и немного разочарованный тылом лейтенант-артиллерист. Восторженный и не очень грамотный» - разочаровывается и в философии, советуя подруге Викторине: «Уйди из философии» [Петров 1989а: 135]. Он «прошел войну…, но так и не постиг искусства уходить в афоризмы, пытался быть поэтом в науке и не сносил головы» [Петров 1989а: 119]. Яков - «погиб и знал, что погибнет. Пришел за неделю до ареста прощаться. […] Остался вот портрет да слова друга. Грустные слова: "Привет, Митя, время придет, и мы напомним о себе вам, живым. …Когда пройдет пора авторитетов, встанут перед вами задачи, непосильные для одного или десятка, когда понятие "коммунист" будет означать не только "исполняю", но и "думаю", - выпей за нас, неопознанных в общей свалке. За нас, имевших несчастье заглядывать слишком далеко"» [Петров 1989б: 140-141].

Один из главных героев повести - Юрий Шатов - при сдаче кандидатского экзамена по философии «позволил себе сказать лишнего», с чем связано решение экзаменационной комиссии «считать экзамен не состоявшимся» [Петров 1989а: 125]. Шатов определяет место коммуниста-философа «не в обозе и не в оркестре, а в разведке. И, как разведчику, философу не нужно бояться вымазаться в грязи, залезть в болото. Дело не в том, чтобы выйти сухим из воды, а в том, чтобы застраховать основные силы от неожиданностей. А парады, барабанный бой - это не по философской части, это и без философии можно…» [Петров 1989а: 125]. Каждый коммунист-философ имеет право «не верить ЦК, а знать», более того он «не только имеет право, но обязан знать» [Петров 1989а: 124].

Вместе с тем, Петров ясно понимает ситуацию в философии[13], характеризуя её устами философа Дмитрия Ивановича Модестова: «…Если ищешь, где полегче, философию обойди. Да и не в моде она…» [Петров 1989б: 139]. Но в ответе Лёньки можно увидеть осмысление собственного призвания: «Хотел бы полегче, остался бы в армии на сверхсрочную. До коммунизма в казарме бы и дотянул… Поглядел я, как люди живут. Сами вроде не знают, чего хотят. И в армии, и на гражданке. Все больше мелочами интересуются... А общего не видно… Куда идем? А? Слова-то есть: коммунизм, лучшее будущее… А что за ними, за словами? Как щенята слепые. Ведут - и идем. Топить ведут, к хорошей жизни ведут - нам все равно. А я не хочу, чтоб вели. Сам хочу идти. Еще и дорогу выбирать, чтоб проще и быстрее дойти. А может, погляжу, куда ведут, да и не захочу идти-то, а? …Я знать хочу, что и для кого строим. Откуда вы… знаете, что дом? А? Может, вовсе не дом, а всенародные Бутырки? Может, сами себе одиночки по вашей правде строим?..» [Петров 1989б: 139].

Интересно, что описываемая позиция перекликается со свидетельством Э.Ю.Соловьёва, который так охарактеризовал представления аспирантско-студенческой среды конца 50-х – начала 60-х годов: «Все мы… исповедовали понятие философии как строгой науки, способной противостоять идеологическому иррационализму и свободной от комплекса неполноценности в отношении физики, биологии или политической экономии. Тема коренного различия философии и науки еще не проложила себе дорогу» [Соловьёв 1999: 110]. Более того, по мнению О.И.Генисаретского, авторитет сциентистско-технологической идеологии (матлогики, семиотики, кибернетики, потом системного подхода, проектирования, системотехники и т.д.) в социально-культурном отношении («мировоззренчески, ценностно») имел тогда «освободительное значение. Это вплотную связывалось с освобождением от зашоренности официальной науки, от официальной идеологии» [Генисаретский 1992].

Петров чётко фиксирует конфликт поколений в философии 50-х годов[14], когда старому «сталинскому» поколению «и говорить, и молчать неудобно» [Петров 1989б: 140]. «Странное что-то творится после Венгрии. Мечутся в верхах, а низы во всем разуверились. Пробуют "жать сок" из думающих, а получается какая-то ерунда. "Правда" и "Коммунист" бьют, а думающие не замолкают… Обиженная верхушка осуждает, а обидчики находят способы не соглашаться… Верхушка почему-то пятится. Что же это? Оттепель перед морозом или весенний заморозок? Оттепель или заморозок - вот в чем вопрос!» [Петров 1989б: 128]. Отсюда и отношение к «молодому дарованию»: «Пусть уж сам добирается до истины, университет поможет стать на ноги… Поможет?.. А вдруг как Игорю? А может, научит подленько балансировать на грани дозволенного, маскировать мысли? Хочется сказать парню что-то доброе, обнадеживающее, просто ласковое. Но слов не находится…» [Петров 1989б: 140]. В то время, как, по Петрову, «бывает, одним свистом человека спасти можно» [там же].

Итак, выбор Петровым философии не был случайным - он был осознан как выбор пути, соответствующего собственному призванию: понимать ситуацию и «спасать» людей словом («свистом»). В этом выборе прослеживается основание всего мировоззрения М.К.Петрова: острое ощущение ответственности за собственную страну и нежелание принять ситуацию, когда «тебя ведут», стремление «идти самому» и понимать, «куда идем». Трагичность ситуации, описываемой Петровым - в ощущении обречённости, в том, что его герой Яков «погиб и знал, что погибнет» [Петров 1989б: 140]. Поэтому исходить из «наивности» М.К.Петрова, который мог «не понимать ситуацию» и не предвидеть последствий своей повести - глубочайшее заблуждение и несправедливость по отношению к автору.

Отличие же хрущёвского времени от времени сталинского - в том, что смерть не была физической, она была иной: «Петров был одним из тех, чье имя в течении двух десятилетий пытались стереть из памяти современников» [Неретина 1999: 7]. Но даже не это самое страшное для Петрова: не память современников его волновала, а продвижение идей (поэтому он не противился распространению своих идей без ссылок на автора, полагая, что «мысль потому и всеобща, что ею все могут пользоваться, изменяя при употреблении» [Неретина 1995: 5]). Гораздо более трагично заканчивается повесть «Экзамен не состоялся». Юрий Шатов, который был готов на самопожертвование во имя высоких идей[15] примиряется с действительностью, отступает перед давлением прозаических житейских дел и проблем: он защищает диссертацию, он женат и о прошлом вспоминает так: «Странное было время… Смешное какое-то…» [Петров 1989б: 141]. Юношеский романтизм растворяется в «коммунальных отношениях»[16].

1956-1965 годы - знаковые для советского общества. XX съезд; критика «культа личности»[17]; реабилитация и амнистия политзаключённых; реорганизация государственных органов, партийных и общественных организаций с целью «демократизации» жизни общества; разработка новой Конституции СССР; оживление в литературе, искусстве и науке (статьи в «Новом мире» В.Померанцева, В.Овечкина, Ф.Абрамова, М.Лифшица, И.Эренбурга и др.; публикация произведений А.И.Солженицына «Один день Ивана Денисовича», «Матренин двор» и в то же время - «дело Пастернака», хрущёвская критика писателей и поэтов А.Вознесенского, Д.Гранина, В.Дудинцева, Е.Евтушенко и др.); образование Объединённого института ядерных исследований в Дубне; создание Сибирского отделения Академии наук СССР; запуск первого космического спутника; полёт первого человека в космос; Карибский кризис - лишь наиболее заметные события того времени. С.С.Неретина так охарактеризовала эти годы: «Время круто изменилось за период одних лишь Шестидесятых. Одни и те же люди в их начале и в конце были разные люди… В конце Шестидесятых только слепой мог верить в коммунистическую идею, в партию вступали из карьерных соображений. Но в начале Шестидесятых таких идеалистов было еще много. К тому же Коммунистическая партия, поддерживаемая мощью КГБ и Армии, была олицетворением силы. Считалось, что лишь с ее помощью можно преодолеть и "культ личности" Сталина, оборотной стороной которого был ГУЛАГ. В партию вновь пошли интеллигенты, поставившие утопическую цель преобразовать ее» [Неретина 1999: 8]. И действительно, цель, которую ставит перед собой Юрий Шатов, состоит в следующем: «Мы не уйдем из партии и не поднимем на нее руку. Мы завоюем ее изнутри. А когда завоюем, сделаем ее тем, чем она должна быть, - орудием построения коммунизма. […] Ради этого нужно быть философом. С дипломом или без диплома - это уже дело десятое…» [Петров 1989а: 127]. Это подтверждает и Г.Д.Петрова: «Михаил Константинович не был разрушителем. Он не был диссидентом. Он не собирался уезжать за границу. И, хотя он многое понимал, в партию хотел вернуться. Даже просто для того, чтобы добиться справедливости» [Интервью с Г.Д.Петровой № 1.].

Ко времени окончания аспирантуры в 1959 году М.К.Петров подготавливает к защите кандидатскую диссертацию «Проблемы детерминизма в древнегреческой философии классического периода». Но защита не состоялась из-за принципиальных расхождений с научным руководителем чл.-корр. АН СССР Михаилом Александровичем Дынником[18] (последний специализировался в истории философии). Мы не можем осуждать М.А.Дынника за этот поступок.

Действительно, «было бы поверхностным предполагать, что сталинистская традиция сразу же, с 1953 г., прерывается и исчезает в … порывах новаторства и жажды обновления. Она не только еще сильна, но все еще господствует и в руководящих органах, и на ниве высшего гуманитарного образования, и в специализированной науке, в журналах и издательствах. Очень скоро выставят "гносеологов" из Университета[19], одернут Кедрова, Шаумяна и наше издание ["Философской энциклопедии"] в связи … со статьей "Культ личности", раскассируют сектор исторического материализма Института философии АН СССР, руководимый В.Ж.Келле, и т.д. и т.п.» [Каменский 1999: 76]. Тем не менее, следует зафиксировать этот факт: через шесть лет после смерти Сталина и через три года после XX съезда М.А.Дынник не допускает к защите диссертацию М.К.Петрова по причине «принципиальных расхождений».

По окончании аспирантуры М.К.Петров избирается по конкурсу заведующим кафедрой иностранных языков Ейского высшего военного авиационного училища лётчиков (ЕВВАУЛ). Однако и здесь он проработает недолго. Причиной его увольнения послужит упомянутая выше повесть «Экзамен не состоялся». В июне 1960 года Петров отправляет повесть в ЦК КПСС на имя Н.С.Хрущёва. В сопроводительном письме он объясняет, что в повести изображена обстановка, сложившаяся в одном из учебных заведений в условиях культа личности Сталина, выражает надежду, что его произведение «явится затравкой для откровенного разговора перед [XXII] съездом партии», будет способствовать «детальной разработке теории строительства коммунизма» [цит. по: Стреляный 1989: 116]. Это событие также станет одним из ключевых в биографии М.К.Петрова[20]: «Из ЦК КПСС повесть была направлена в Ростовский OK КПСС, а оттуда в политуправление СКВО. В апреле 1961 г. политотдел Ейского военного училища лётчиков рассматривает персональное дело М.К.Петрова. В июле 1961 г. парткомиссия при Главном политуправлении Советской Армии и Военно-Морского Флота подтверждает решение партбюро учебно-летного состава и парткомиссии при политотделе ЕВВАУЛ, парткомиссии при политотделе военно-воздушных сил Северо-Кавказского военного округа и парткомиссии при политуправлении этого военного округа об исключении М.К.Петрова из членов КПСС: „...за недостойное поведение, выразившееся в написании и послании в ЦК КПСС повести антипартийного содержания“. 1 июня этого же года М.К.Петрова увольняют с работы в Ейском авиационном училище по пункту «В» статьи 47 КЗОТ РСФСР. В июле 1962 Комитет партийного контроля при ЦК КПСС не находит оснований для восстановления М. К. Петрова в партии» [Дубровин, Тищенко 2005: 9-10].

После увольнения из ЕВВАУЛ по 1964[21] г. М.К.Петров занимался вопросами общей лингвистики: «В результате этих исследований у М.К.Петрова складывается оригинальная концепция роли языка в становлении человеческой психики» [Дубровин, Тищенко 2006: 10].

С 1965 г. М.К. Петров работает на кафедре философии: «Хотя в 1965 г. его просьба о восстановлении в партии и отклоняется городским и областным комитетами КПСС, партийные власти не возражали против его использования по специальности. И успешно защитив в феврале 1967 г. кандидатскую диссертацию „Философские проблемы "науки о науке"“[22], М.К.Петров в сентябре этого же года с кафедры иностранных языков переходит работать преподавателем кафедры философии РГУ» [Дубровин, Тищенко 2006: 10]. К этому времени в РГУ сформировалась «сильная в творческом отношении группа специалистов по гносеологии, истории философии, истории науки и науковедению… (М.К.Петров, А.В.Потемкин, Э.М.Мирский, В.Н.Дубровин, Ю.Р.Тищенко и др.)» [Садовский 1999: 42].

Этот период работы на кафедре философии РГУ - с 1965 по 1970 гг. - был для М.К.Петрова более чем продуктивным в творческом отношении: написаны три монографии[23], ряд очерков[24] и статей. В философских кругах М.К.Петрова ценили как специалиста в области античной философии[25], которому редакция «Философской энциклопедии» заказала более двух десятков статей, как автора оригинальных идей по науковедению, одним из зачинателей которого в СССР он стал. Так, Ю.А.Шрейдер вспоминает конференцию в Обнинске, «где "царил" М.К.Петров, человек с примечательной биографией бывшего разведчика и первоклассными науковедческими идеями. Ему принадлежит идея о том, что университетское образование было порождено безбрачием западного духовенства, ибо из-за этого они не могли передавать профессиональные знания через семью детям» [Шрейдер 1999: 179].

Однако из Ростовского университета М.К.Петров был уволен 1 июля 1970 г. «на основе решения парткома РГУ о невозможности его использования на преподавательской работе по философии» [Дубровин, Тищенко 2006: 11]. «Осознание» философскими властями «невозможности… использования» было вызвано публикацией М.К.Петровым статьи «Предмет и цели изучения истории философии» в журнале «Вопросы философии» (1969 г., № 2). Этой статьёй М.К.Петров включился в дискуссию по проблемам истории философии как науки, открытую публикацией статьи П.В.Копнина «К вопросу о методе историко-философского исследования».

Эта статья, как и вышеупомянутая повесть «Экзамен не состоялся», сыграла роковую роль в судьбе философа. После публикации статьи и последовавшего увольнения из РГУ публикация других работ М.К.Петрова стала фактически невозможной (с этих пор публикуются, в основном, рефераты и обзоры иностранной литературы в серии ИНИОН, некоторые переводы и статьи по науковедческой проблематике).

О том, насколько философские власти были задеты этой статьёй, можно судить по нескольким эпизодам из философской жизни тех лет. Во-первых, «обсуждение» журнала «Вопросы философии» в Академии общественных наук при ЦК КПСС 17-18 июня 1974 года, на котором в числе недостатков работы редакции журнала указывалось следующее: «Она порой берет под свою защиту, одобряет некоторые издания, содержащие серьезные идейно-теоретические ошибки, и отказывается публиковать материалы, в которых содержится критический анализ такого рода ошибок. Выступавшие в этой связи указывали на защиту членами редакции журнала ошибочных статей М.К.Петрова, Б.А.Грушина, А.Я.Гуревича и других» [Митрохин 1999: 146]. Более того! «Даже после того, как редакции указывалось, что та или иная из опубликованных ею статей нуждается в серьезной критике, работники редакции журнала воздерживались от этой критики. Так было, например, с порочной статьей М.К.Петрова (1968. № 2)» [Митрохин 1999: 148]. Итак, даже через шесть лет после публикации «порочной» статьи М.К.Петрова философские власти не забыли о ней и поставили в вину редакции журнала «Вопросы философии» отсутствие критики этой статьи!

Следующий эпизод - уже в мае 1976 года. На расширенном заседании Учёного совета Института истории естествознания и техники Академии наук СССР состоялось обсуждение работы ежегодника «Системные исследования». В числе недостатков ежегодника также указывалось, что «Ежегодник стоит в стороне от идеологической борьбы против буржуазной идеологии и ревизионизма. Более того, в статьях ряда авторов - М.К.Петрова, Б.Г.Юдина, А.И.Каценелинбойгена… допущены политические ошибки» [приводится по: Блауберг 1999: 163]. Имеется в виду статья М.К.Петрова «Системные характеристики научно-технической деятельности», опубликованная в ежегоднике «Системные исследования» в 1972 году. Какие «политические ошибки» мог допустить Петров в этой статье?! Игорь Блауберг совершенно справедливо вспоминал: «…По поводу обвинений, которые касались статьи Петрова и были столь же неосновательными, мы имели возможность дать общий вывод: обвинение в том, что в ряде статей ежегодника допущены политические ошибки, фальсификация вопроса о роли партии и ее научного мировоззрения в развитии социалистического общества, следует категорически отмести как совершенно необоснованное и клеветническое» [Блауберг 1999: 165]. 

В сентябре 1970г. М.К.Петров становится старшим научным сотрудником группы по изучению науки, организованной при Северо-Кавказком научным центром высшей школы. В СКНЦ ВШ в разных должностях, занимаясь исследованиями по организации научной жизни в регионах, он и проработал последние 17 лет своей жизни. 11 апреля 1987 г. М.К.Петров умер.

Михаил Константинович Петров оставил нам огромное философское наследие. Архив его рукописей (опубликована лишь малая часть этого архива) составляет 452 печ.л. [Дубровин, Тищенко 2006: 26]. Однако не только написанное М.К.Петровым представляет философскую ценность. Сама его жизнь была реализацией его философских взглядов, и описанная нами биография М.К.Петрова - тому лишнее подтверждение.

В заключение приведём замечательные слова С.С.Неретиной: «Михаил Константинович Петров поделился с нами своим личным опытом, который не проходит даром, а входит в плоть и кровь науки, сознания, мышления, культуры. В этой плоти и крови хотелось бы, чтобы мы обнаружили его незамещаемость, увидели, что до сих пор это место пусто» [Неретина: 1999: 46].

Литература:

1. Батыгин Г.С., Девятко И.Ф. 1999. Дело академика Г.Ф.Александрова: эпизоды 40-х годов // Лекторский В.А. (ред.). Философия не кончается… Из истории отечественной философии: XX век: В 2-х кн. Кн. I. 20-50-е годы. Москва: РОССПЭН.

2. Бергер П., Лукман Т. 1995. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. М.: Academia-Центр, Медиум.

3. Блауберг И.В. 1999. Из истории системных исследований в СССР: попытка ситуационного анализа // Лекторский В.А. (ред.). Философия не кончается… Из истории отечественной философии: XX век: В 2-х кн. Кн. II. 60-80-е годы. Москва: РОССПЭН.

4. Генисаретский О.И. 1992. В таких сообществах совершенно необходима этика незаинтересованного служения // Кентавр. № 6 (1992, №2).

5. Дубровин В.Н., Тищенко Ю.Р. 2006. Философ М.К.Петров: два эпизода и вся жизнь. Москва-Ростов-на-Дону: МарТ.

6. Зиновьев А.А. 2000а. Собрание сочинений в 10 т. Т.5.: Гомо советикус. Москва: ЗАО Изд-во Центрполиграф.

7. Зиновьев А.А. 2000б. Русская судьба, исповедь отщепенца. Москва: ЗАО Центрполиграф.

8. Зись А.Я. 1999. Чему свидетелем был // Лекторский В.А. (ред.). Философия не кончается… Из истории отечественной философии: XX век: В 2-х кн. Кн. I. 20-50-е годы. Москва: РОССПЭН.

9. Интервью с Г.Д.Петровой № 1 от 06.11.2006г. // Личный архив Константинова М.С.

10. Интервью с Г.Д.Петровой № 2 от 17.04.2007г. // Личный архив Константинова М.С.

11. Интервью с Ю.Р.Тищенко № 1 от 11.11.2006г. // Личный архив Константинова М.С.

12. Константинов М.С. 2005. Элементы институционально-эволюционной теории в социальной философии М.К.Петрова. Ростов-на-Дону: Изд-во РГПУ.

13. Костомаров Н.И. 1991. Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей. Москва: Мысль.

14. Макаренко В.П. 2005. Социокультурный фон исследований М.К.Петрова // Практична Фiлософiа. № 2.

15. Мамардашвили М.К. 1991. Начало всегда исторично, то есть случайно // Вопросы методологии. №1.

16. Митрохин Л.Н. 1999. «Докладная записка» - 74 // Лекторский В.А. (ред.). Философия не кончается… Из истории отечественной философии: XX век: В 2-х кн. Кн. II. 60-80-е годы. Москва: РОССПЭН.

17. Неретина С.С. 1991. Творчество как сущность (О концепции культуры М. К. Петрова) // Петров М.К. Язык, знак, культура. Москва: Наука. Главная редакция восточной литературы.

18. Неретина С.С. 1995. Приглашение к разговору // Петров М.К. Искусство и наука. Пираты Эгейского моря и личность. Москва: РОССПЭН.

19. Неретина С.С. 1999. Михаил Константинович Петров: жизнь и творчество. Москва: УРСС.

20. Пайпс Р. 1993. Россия при старом режиме. Москва: Независимая газета.

21. Петров М.К. 1969. Предмет и цели изучения истории философии // Вопросы философии № 2.

22. Петров М.К. 1989а. Экзамен не состоялся // Дон. № 6.

23. Петров М.К. 1989б. Экзамен не состоялся (Продолжение) // Дон. № 7.

24. Петров М.К. 1991. Язык. Знак. Культура. Москва: Наука. Главная редакция восточной литературы.

25. Петров М.К. 1992а. Социально-культурные основания развития современной науки. Москва: Наука.

26. Петров М.К. 1992б. Самосознание и научное творчество. Ростов-на-Дону: Изд-во Ростовского ун-та.

27. Петров М.К. 1995. Искусство и наука. Пираты Эгейского моря и личность. М.: РОССПЭН.

28. Петров М.К. 2005. Регион как объект системного исследования. Ростов-на-Дону: Изд-во СКНЦ ВШ.

29. Пятигорский А., Садовский В.Н. 1993. Как мы изучали философию. Московский университет, 50-е годы // Свободная мысль. № 2.

30. Руткевич Е.Д. 1993. Феноменологическая социология знания. Москва: Наука.

31. Садовский В.Н. 1999. Философия в Москве в 50 и 60-е годы // Лекторский В.А. (ред.). Философия не кончается... Из истории отечественной философии: XX век. Кн. II. 60-80-е годы. Москва: РОССПЭН.

32. Сёмин В.Н. 1978. Нагрудный знак "OST". Москва: Известия.

33. Самарина О.И. 2004. Взаимоотношения молокан с государственной властью // Труды юридического факультета Северо-Кавказского государственного технического университета. Выпуск 4. Ставрополь: Изд-во СевКавГТУ

34. Соловьёв Э.Ю. 1991. Прошлое толкует нас: (Очерки по истории философии и культуры). Москва: Политиздат.

35. Соловьёв Э.Ю. 1999. Философский журнализм шестидесятых: завоевания, обольщения, недоделанные дела. // Лекторский В.А. (ред.). Философия не кончается... Из истории отечественной философии: XX век. Кн. II. 60-80-е годы. Москва: РОССПЭН.

36. Стреляный А. 1989. М.Петров: творчество и судьба // Дон. №6.

37. Чудакова М. 1998. Заметки о поколениях в Советской России // Новое литературное обозрение. № 2/30.

38. Шрейдер Ю.А. 1999. Загадочная притягательность философии // Лекторский В.А. (ред.). Философия не кончается… Из истории отечественной философии: XX век: В 2-х кн. Кн. II. 60-80-е годы. Москва: РОССПЭН.

39. Шубинский В. 2005. Ещё один голос // Эпштейн М.Н. Новое сектантство. Самара: Издательский дом "БАХРАХ-М".

40. Шюц А. 1988. Структура повседневного мышления // Социс. № 2.

41. Щедровицкий Г.П. 2001. Я всегда был идеалистом… Москва: Путь.

42. Щедровицкий Г.П. 2004. На Досках. Публичные лекции по философии Г.П. Щедровицкого. Москва: Изд-во Шк. Культ. Полит.

43. Mead G.H. 1968. Geist, Identität und Gesellschaft aus der Sicht des Sozialbehaviorismus. Frankfurt am Main: Suhrkamp.



[1] Это представление восходит к А.Шюцу и Д.Г.Миду [см., например, Руткевич 1993: 22; Шюц 1988; Mead 1968].

[2] Ср. аналогичное место у А.Шюца [Шюц 1988: 130].

[3] Похожим образом формулирует проблему и О.И.Генисаретский [Генисаретский 1992]. Интересно, что сам Генисаретский сравнивает «сообщества», подобные ММК, с монастырями.

[4] Так, М.М.Ковалевский в книге «Интеллигенция в России» (1910г.) прямо называет молокан одной из «наиболее передовых сект протестантизма». Интересно также, что историк Н.И.Костомаров связывает возникновение сект молокан с «развитием в русском народе рациональных умствований» [Костомаров 1991: гл. XIV]. В.Шубинский в послесловии к книге М.Эпштейна «Новое сектантство» также отмечает уникальность существовавших в России сект «протестантского типа» - молокан, духоборов и т.д. [Шубинский 2005: 234]. Особенный интерес представляет сложный характер взаимоотношений молокан с государственной властью [Самарина 2004; Пайпс 1993: 157].

[5] Уже в ранних работах встречаются высказывания такого рода: «Вот нам и кажется, что сегодня очень нужна нам "человеческая мифология", и что именно в создании такой мифологии, способной занять место "попа в голове", - задача и смысл существования современного искусства» [Петров 1995: 176].

[6] По Петрову, в современном мире требуется «свободный, научно-грамотный, сознающий границы собственной свободы и ответственности человек-творец» [Петров 1992: 186].

[7] Реликты воспроизводящейся в науке религиозности: вера в абсолют, авторитет, порядок, неисчерпаемость нового, запрет противоречия и т.д.

[8] По свидетельству Г.Д.Петровой, Михаил Константинович говорил: «Меня будут публиковать после смерти».

[9] С.С.Неретина пишет: «Хорошо бы и, вероятно, пора ГРУ раскрыть архивы, проливающие свет на деятельность М.К.Петрова во время войны: несомненно, мы узнаем много важного о его разведдеятельности и в Пенемюнде, и в других местах» [Неретина 1999: 47, сн. 3].

[10] Г.Д.Петрова: «Он был в армии, но в блокаде одно время и, конечно, это оставило неизгладимое впечатление. Трупы подо льдом; общее мытье в банях… и я очень жалею, что фотографию выбросила... Он там как скелет, на этой фотографии…».

[11] По свидетельству Г.Д.Петровой, Михаил Константинович был в институте сталинским стипендиатом.

[12] «…Независимо от частных случаев срыва налаженных ассоциативных связей по множеству причин личного порядка, общество нашего культурного типа, использующее вполне определенные воспитательные институты, массово и закономерно воспроизводит диссоциированных индивидов как типичное явление, для определенных возрастных групп, проводит через эти срывы ассоциации всех будущих субъектов деятельности» [Петров 2005: 53].

[13] Один из главных героев повести - философ Дмитрий Иванович Модестов - всё чаще задаётся вопросом: «Есть ли вообще советская философия?» [Петров 1989б: 131]. При этом собственную роль в философии он оценивает весьма трезво: «…Откровенный враг в нашей обстановке мог бы действовать только так, как я и мне подобные…» [Петров 1989б: 131]. Г.П.Щедровицкий так охарактеризовал ситуацию в философии конца 40-х годов: «…Ситуация жесткого разрыва между тем, что могли предложить преподаватели философского факультета и традиция философии в России, и острой потребностью в восприятии и понимании мира в условиях, когда кожа фактически снята» [Щедровицкий 2004: 18; выделено мной - М.К.].

[14] О ситуации в философии того времени подробнее см. две замечательных статьи: Садовский 1999; Пятигорский, Садовский 1993; а также книгу: Щедровицкий 2001. В своих публичных лекциях «На досках» Георгий Петрович так характеризует ситуацию в философии тех лет: «…С одной стороны, полное отсутствие философской проблематики, людей, способных работать в философии на официальных местах - преподавателей и учителей, а с другой - невероятно интересные студенческие коллективы, в которых были и вчерашние школьники, и люди, прошедшие войну…» [Щедровицкий 2004: 18].

[15] В частности, Шатов говорит: «Вряд ли обойдется без жертв, но нас много, будет еще больше…» [Петров 1989а: 127]. Или в другом месте: «Жить хочется, Володя. Понимаешь, жить, как все. Не задумываясь, чему-то веря, на что-то надеясь. […] А впереди такое, что может смять тысячи таких, как я» [Петров 1989а: 132; выделено мной - М.К.].

[16] Есть целый ряд свидетельств о стремлении М.К.Петрова избежать поглощения трясиной мещанства.

[17] Замечательный образ этого события предложен А.А.Зиновьевым: «римский папа собирает кардиналов и торжественно объявляет: "Бога нет!"» [приводится по: Митрохин 1999: 122].

[18] Для того, чтобы составить себе представление о М.А.Дыннике, можно просмотреть ряд статей: Зись 1999; Батыгин, Девятко 1999; Садовский 1999.

[19] Речь идёт о знаменитых «тезисах гносеологизма» Э.В.Ильенкова-В.И.Коровикова, тогда преподавателей философского факультета МГУ. «Гносеологи» подверглись гонениям: Э.В.Ильенкова лишили права преподавания на факультете, В.И.Коровикова «изгнали из философии навсегда» [Садовский 1999: 28].

[20] Биографы М.К.Петрова сходятся во мнении о значимости данного события в его жизни. Наша позиция изложена в: Константинов 2006.

[21] С сентября 1962 г. М.К.Петров стал работать преподавателем кафедры иностранных языков Ростовского государственного университета.

[22] История защиты кандидатской диссертации М.К.Петровым интересна сама по себе (в архиве автора данной статьи есть ряд свидетельств, демонстрирующих всю сложность этого события), однако за ограниченностью места изложение этой истории я опускаю.

[23] «Античная культура» (1966 г., опубликована в издательстве РОССПЭН в 1997 г.), «Социальная природа самосознания и научного творчества» (1967 г., опубликована под несколько изменённым названием «Самосознание и научное творчество» в 1992 г. в издательстве Ростовского университета) и «Искусство и наука» (1968 г., опубликована в 1995 г. в издательстве РОССПЭН).

[24] «Человек и наука» (1965 г., опубликован в 1992 г. в издательстве Ростовского университета в сборнике «Самосознание и научное творчество»), «Возникновение опытной науки в Европе XVI-XVIII веков» (1968 г., опубликован там же), «Пираты Эгейского моря и личность» (1966 г., опубликован в 1995 г. в сборнике «Искусство и наука. Пираты Эгейского моря и личность» в издательстве РОССПЭН). и др.

[25] «… В 1966 году он [М.К.Петров] выступает на семинаре молодых преподавателей и аспирантов кафедры философии РГУ с докладом «Пираты Эгейского моря и личность»... В данной статье, как и в написанной в этом же году монографии - «Античная культура», М.К.Петров подводил итог своим многолетним исследованиям античности. Подвести такой итог его заставляла не только потребность показать, что к изучению античности возможен не только подход, реализованный А.Ф. Лосевым, но и работа над осмыслением проблем современной науки, достаточно широко распространенное понимание последней как мышления о мире по способу древних греков. Основным итогом фактически и стала культурологическая концепция Петрова, в рамках которой «греческое чудо» объясняется как случайный продукт случайного слома социальности традиционного типа в бассейне Эгейского моря. Доклад М.К. Петрова был встречен с большим интересом, хотя у многих слушателей возникли сомнения по поводу его марксистской ортодоксальности» [Дубровин, Тищенко 2006: 10-11].

  • Группа: Гости
  • ICQ:
  • Регистрация: --
  • Статус:
  • Комментариев: 0
  • Публикаций: 0
^
Что меня больше всего удивляет в совке - его алогизм. Человек занимался философией, а его обвиняли в политической неблагонадёжности. Но что может быть дальше от политики и малопонятней простому электорату, чем философия - наука о предельно общих основах мировоззрения: "Хайдеггер сказал, Ясперс ответил, интерсубъективность и интертекстуальность, экзистенция и трансценденция, Бытие-Мира и Бытие-в-Мире...". Я понимаю, если б он по "Менеджменту организаций" защищался: "Наш-то эффективный менеджер - не очень-то эффективный, законы Анри Файоля нарущает... Да, старик Тейлор перевернулся бы в гробу"..". Исключение из партии!..
Архив журнала
№4, 2020№1, 2021кр№2, 2021кр№3, 2021кре№4, 2021№3, 2020№2, 2020№1, 2020№4, 2019№3, 2019№2, 2019№1. 2019№4, 2018№3, 2018№2, 2018№1, 2018№4, 2017№2, 2017№3, 2017№1, 2017№4, 2016№3, 2016№2, 2016№1, 2016№4, 2015№2, 2015№3, 2015№4, 2014№1, 2015№2, 2014№3, 2014№1, 2014№4, 2013№3, 2013№2, 2013№1, 2013№4, 2012№3, 2012№2, 2012№1, 2012№4, 2011№3, 2011№2, 2011№1, 2011№4, 2010№3, 2010№2, 2010№1, 2010№4, 2009№3, 2009№2, 2009№1, 2009№4, 2008№3, 2008№2, 2008№1, 2008№4, 2007№3, 2007№2, 2007№1, 2007
Поддержите нас
Журналы клуба