McGann J. A NEW REPUBLIC OF LETTERS: Memory and Scholarship in the Age of Digital Reproduction. — Cambridge (MA); L.: Harvard University Press, 2014. — XIV, 238p.

COMPARATIVE TEXTUAL MEDIA: Transforming the Huma­nities in the Postprint Era / Eds. N.K. Hayles, J. Pressman. — Minneapolis; L.: University of Minnesota Press, 2013. — XXXIV, 334p. — (Electronic Mediations. Vol. 42).

Всякий гуманитарий сегодня, сколь бы экзотическим и несовременным ни был предмет его исследования или преподавания, активно использует в своей работе цифровые технологии: пишет (или хотя бы редактирует) свои работы на компью­тере, читает электронные книги, публикует статьи в интернет-изданиях. В кни­гах, о которых пойдет речь, показано, что он также может — и даже должен — быть не только потребителем продуктов, появившихся в процессе «информатиза­ции» культуры, но и исследователем и активным участником этого процесса — специалистом в области так называемых цифровых гуманитарных наук (digital humanities).

Подобно тому как термин «электронная литература» не подразумевает чтения обычной литературы с экрана того или иного устройства, так и под электронными гуманитарными науками имеется в виду нечто большее, нежели использование цифровых технологий в традиционных исследовательских и образовательных проектах, будь то изучение электронного каталога на сайте библиотеки или де­монстрация презентации «Пауэрпойнт» на лекции. Не является этот термин и синонимом исследования новых медиа. Цифровые гуманитарные науки — на­учная область на стыке компьютерных и гуманитарных наук, хотя уже не новая, но набирающая все большую популярность в последние годы. Ей посвящены ежегодная конференция международного Альянса цифро-гуманитарных организа­ций; несколько журналов, например выпускаемый Канадским обществом циф­ровых гуманитарных наук «Digital Studies / Le champ numerique»; целая книжная серия издательства Иллинойского университета и т.д. По всему миру работают десятки соответствующих научно-учебных центров и институтов^[1].

Одно из главных направлений в сфере цифровых гуманитарных наук — анализ крупных, не поддающихся обработке «вручную» массивов информации («боль­ших данных»), таких как исторические документы и литературные произведения; подобная работа осуществляется, например, в Стэнфордской литературной ла­боратории Франко Моретти и Мэтью Джокера. Но чтобы эти данные анализиро­вать, их необходимо перевести из «аналогового» формата в цифровой. Эта задача кажется простой (не из-за доступности ли бытовых сканеров?) лишь на первый взгляд; точно так же, если говорить о «ручной» работе с оцифрованным, а тем бо­лее с цифровым по происхождению текстом, мнима и тождественность текста на экране тексту на бумажной странице. Создание и восприятие текста, отображае­мого на мониторе компьютера, экране устройства для чтения электронных книг, экране смартфона или планшета, проекционном экране и т.д., имеют свою специ­фику, пока малоизученную. И оцифровка текста, и его бытование в цифровой среде требуют внимания гуманитариев, причем заставляют сосредоточить это внимание на носителе (способе презентации) текста вообще, не только электрон­ного, на его социально-культурных смыслах.

Один из манифестов гуманитарных наук нового, цифрового века — недавно вышедшая книга Джерома Макганна «Новая республика словесности: память и гуманитарное образование в эпоху цифровой воспроизводимости». Макганн — известный американский историк литературы и книжной культуры конца XVIII — XX в., а на протяжении последних двух десятилетий — еще и заметный представитель «цифровых гуманитарных наук», участник ряда важных проектов в этой области. Он является, в частности, основателем Института передовых тех­нологий в области гуманитарных наук Виргинского университета и одним из соз­дателей «гипермедийного» архива английского поэта и художника Данте Габ­риэля Розетти^[2].

Макганн считает, что подобные цифровые архивы — будущее музеев, школ и библиотек: все сохранившееся культурное наследие будет однажды переработано для цифрового хранения, доступа и распространения. Прогрессивность семи­десятисемилетнего профессора, по крайней мере отчасти, — реакция на сло­жившуюся культурную ситуацию. Как пишет Макганн, мы живем в условиях, во-первых, кризиса культуры, когда классические произведения литературы пре­вратились «либо в руины, либо в кино» и нуждаются в том, чтобы их «педагоги­чески — искусно, филологически — воссоздавали» (с. 7), и, во-вторых, пере­избытка информации, когда нам стало доступно необозримое количество исторических данных — впервые у нас «так много всего, о чем мы знаем, и так мало того, что мы знаем». В этом смысле неверно называть компьютерную память — памятью; выражаясь метафорически, нельзя пить из пожарного шланга. «Память — это то, как мы заботимся о том, что мы любим и теряем» (с. 15).

«Новая республика словесности» посвя­щена доказательству того, что филология, до­стигшая высшей точки развития в XIX в. (как раз когда ускорилось развитие глобальных коммуникаций, отмечает Макганн), а в XX в. оттесненная модной «теорией» на периферию, должна быть возвращена в центр гуманитар­ных наук и гуманитарного образования, по­скольку имеет ключевое значение для цифро­вых гуманитарных наук. Макганн определяет филологию как «общую науку» о литературе (с. IX), науку о текстах (с. 2), «фундаменталь­ную науку о человеческой памяти», по отноше­нию к которой этнография, археология и ант­ропология — «великие производные» (с. 47). Он говорит о ней одновременно в узком и ши­роком смыслах. С одной стороны, это тексто­логия (и смежные дисциплины: издательское дело, библиография), занимающая сегодня, по его словам, маргинальное поло­жение узкой специальности «технического» характера, второстепенной части изучения текстов или даже только подготовки к нему, в то время как тради­ционно она «понималась как основание всякого аспекта изучения литературы и культуры» (с. 20). С другой стороны, филология — это и сама история культуры: «Для филолога все возможные смыслы суть функция их исторического появ­ления в качестве материальных артефактов. Исследование этих артефактов — основа исследования литературы и культуры. Низшая критика посвящает себя анализу текстовых записей; высшая критика изучает социальную историю доку­ментов» (с. 19).

От несколько лирического и даже ностальгического рассуждения о величии филологии, содержащего анализ спора Ницше и Виламовица о ней и даже эле­менты автобиографии^[3], Макганн легко переходит к рассмотрению разных систем разметки электронного текста. Итак, сегодня, в момент появления цифровых медиа и начавшегося перевода культурного наследия в электронную форму, «больше чем когда-либо нам важно понимать, как работает библиографическая технология. Это необходимо для разработки оптимальной цифровой среды» (с. 1). Сложившаяся практика оцифровки, отмечает Макганн, неэффективна и даже вредна. Он критикует «Google Книги» и другие подобные коммерческие проекты: в этих случаях оцифровщиков интересует прибыль, а не то, что принято называть общественным благом, они стараются удешевить применяемые техно­логии, что негативно сказывается на сохранности культурного наследия — обо­рачивается «грязным» распознаванием символов при сканировании и т.п. Уни­верситетские издательства и библиотекари справляются с этой работой лучше; в качестве положительных примеров Макганн называет цифровую базу научной периодики «JSTOR» и проект американской Библиотеки Конгресса «Всемирная цифровая библиотека». И все же, считает он, оцифровкой текстов должны зани­маться профессиональные текстологи, как они занимаются сохранением «бумаж­ной версии» наследия и интерпретацией источников (их материального аспекта) при обработке. Необходимо создать инструменты для незаметного, «бесшовного» соединения бумажного наследия и уже формирующегося архива документов, имеющих цифровое происхождение, — к числу последних относятся аудио- и визуальные материалы, однако первостепенную роль должна здесь играть тексто­логия, поскольку индексация оцифрованной культурной информации осуществ­ляется на естественном языке.

Высшее воплощение текстологической работы (филологическая машина Тью­ринга, по выражению Макганна), свойствами которого должны обладать и ре­зультаты работы «цифровых гуманитариев», — это научное («критическое») из­дание классического произведения. Смысл любого текста неотделим от истории его создания и восприятия — она-то и отражается в академическом издании с его комментариями, примечаниями, указателями, приложениями и т.д. (в качестве недавнего удачного опыта в этой сфере в книге рассматривается издание поэзии Кольриджа Джеймсом Мейсом). Необходимо спроектировать и построить циф­ровой эквивалент подобного «аппарата» (machinery); нужна теоретическая кон­цепция о нем, поскольку пока неясно, каким он будет. Упомянутый архив Розетти, начатый еще в 1993 г., Макганн считает всего лишь ранней попыткой смоделировать то, что, как сейчас кажется, должна включать в себя эта теоретическая концепция. Благодаря своей систематичности он похож на научное издание, однако сам, в отличие от книги, не встроен в развитую и надежную ин­фраструктуру — ее тоже еще предстоит создать. Кроме того, книга — социаль­ный объект, на ней запечатлена история восприятия ее содержания; здесь «циф­ровым» аналогом могут служить пользовательские «логи» — автоматически создаваемые компьютером файлы-журналы, где регистрируются действия поль­зователя. Словом, необходимо использовать преимущество оцифровки перед «бумажным» носителем, связанное не с хранением и передачей информации, а с большими возможностями «симуляции феноменов» (с. 123).

Все эти меры, очевидно, потребуют повышения квалификации филологов: как говорит Макганн, нужно сделать более современными одних и вернуть «чувство истории» другим (очевидно, слишком «продвинутым»). Вместе с тем он отмечает: «Работа ученого-гуманитария не изменилась с появлением цифровых устройств. Она по-прежнему состоит в том, чтобы сохранять, охранять, изучать и расширять нашу культурную жизнь и культурное наследие» (с. 4), «включая все материаль­ные средства, при помощи которых оно создавалось и передавалось» (с. 37). В конце книги приводится анализ первого издания «Пионеров» (1823) Джеймса Фенимора Купера, в частности титула книги, где писатель не назван по имени, а обозначен как «автор "Предосторожности"» (но не сверхпопулярного «Шпиона», как можно было бы ожидать). Этот анализ призван служить примером «филоло­гического понимания», «восприятия каждого документа как особого случая, даже если документ напечатан с помощью машины» (с. 197).

Призывы «восстановить некоторые забытые филологические процедуры для изучения "скрытого порядка" человеческой памяти и ее материальных репрезен­таций», применить «объектно ориентированный и медийный подход к изучению истории и культуры» (с. 3) объединяют манифест Макганна с вышедшим годом ранее сборником статей «Сравнительное изучение текстуальных медиа: Транс­формация гуманитарных наук в постпечатную эпоху», который составили Н. Кэт­рин Хейлс и Джессика Прессман. Обращаясь к проблемам исследования природы и специфики медиа, они выходят за пределы цифровых гуманитарных наук: речь идет об изучении всех «текстуальных» медиа, а не только цифровых.

Вступление «старых» гуманитарных наук в постпечатную (или, если угодно, постбумажную) эпоху, начавшееся в середине 1990-х гг., когда в связи с увеличе­нием аудитории и развитием Интернета взаимодействие с текстами (и письмо, и чтение) стало приобретать все более «цифровой» характер, должно, по мнению Хейлс и Прессман, привести к методологической революции в исследовании текстов: теперь их нужно изучать в контексте медиа (средств передачи информа­ции). «Все более глубокая сложность медиаландшафта, — пишут они, — сделала медиальность во всех ее формах главной темой XXI в.»; отсюда и интерес к ран­ним формам медиа, отнюдь не только у специалистов по библиографии и тексто­логии (с. IX—X). Все это, добавляют они, соответствует общему «материальному повороту» в современных исследованиях культуры.

Наряду с переносом акцента «с текстуально­сти на медиальность» авторы Введения высту­пают за компаративистский подход, несколько десятилетий тому назад сильно потесненный все той же «теорией». Речь идет о сравнитель­ном изучении уже не национальных литератур, а разнообразных типов «медиализированной текстуальности». Это «свиток, рукописный ко­декс, ранний печатный кодекс, разнообразие книжных форм, вызванное переходом от машин высокой печати к офсету, а от него — к цифро­вым печатным машинам, а также цифровые по происхождению формы [медиа], такие как элек­тронная литература и компьютерные игры» (с. VII). Ниже говорится о «связи разных форм медиа, включая кино, художественные инстал­ляции, электронную литературу, цифровое ис­кусство» (с. XIII). Текст, таким образом, по­нимается здесь в широком смысле: определяющую роль играет не материальная его основа, а такие свойства, как читаемость и интерпретируемость. Какие бы средства ни использовались для трансляции текста, они подлежат сравнению; уже из знаменитого высказывания М. Маклюэна: «Средство передачи сообще­ния само является сообщением» — следует, что исследование медиа не может не быть сравнительным (с. XI).

Хейлс и Прессман указывают на необходимость (или на неизбежность — в ма­нифестах это одно и то же) масштабного переосмысления образовательных про­грамм по разным предметам: не только по литературе и языкознанию, но и по ис­тории, философии, религии, искусствоведению и т.д.

Двенадцать статей сборника поделены на три части: «Теории», «Практики» и «Рекурсии». Кратко охарактеризуем те из них, которые наиболее ясно иллюстри­руют положения составителей. В статьях первой части показано, почему старые представления о «текстуальности» не адекватны ее новым типам. Так, Рита Рэйли в работе «ТХТуальная практика» размышляет об интерактивном, создаваемом в режиме реального времени тексте — сообщениях, которые отправляются прохо­жими и отображаются на экране, размещенном на стене здания (в качестве ин­сталляции, произведения «паблик-арта»). Эти тексты эфемерны и неповторимы, их нельзя собрать в архив (как привыкли гуманитарии), это тексты-события. Вни­мательное сопоставление новых «текстуальных» медиа (таких, где средством пре­зентации текста служит экран) со старыми заставляет отойти от якобы универ­сальной аналогии между книжной страницей и экраном. Кроме того, подобное исследование, объектом которого оказывается часть окружающей среды, — это способ вернуть гуманитариев в реальность, в оторванности от которой их, изучаю­щих мельчайшие нюансы даже не первичных, а вторичных текстов и толкующих о них на малопонятном языке изощренных теорий, нередко обвиняют.

Автор другой статьи с похожим названием — «Ситуация .txtуальности» —Мэтью Киршенбаум, заместитель директора Мэрилендского института техноло­гий в области гуманитарных наук и, кстати, один из пяти «филологов будущего», которым посвятил свою книгу Макганн. В этой статье о «смешанных», то есть «бумажно-цифровых», архивах показано, насколько большую проблему состав­ляет цифровой объект для традиционного архива. Можно ли разделить объект и доступ к нему (который фактически представляет собой воссоздание объекта)? Можно ли хранить объекты без одновременного хранения оборудования для их демонстрации? Очевидно, что объекты цифрового происхождения требуют трансформации привычного для нас архива, поскольку их материальность не от­вечает старым понятиям, для которых нормой является печать. Библиограф и ил­люстратор Джоанна Дракер в статье «От А до экрана» размышляет о «переходе» букв со страницы на экран и его философском и перцептивном значениях.

В статьях второй части рассматривается культурный контекст медиализации. Такова статья «Книги-свитки как медиа» антиковеда и специалиста по истории чтения Уильяма Джонсона — о древнеримских книгах-свитках, в которых не использовалась пунктуация. Согласно Джонсону, это был сознательный отказ, имевший целью затруднить их чтение, сделать его элитарной практикой, что, разумеется, повлекло за собой определенные социальные, экономические и куль­турные последствия. Лиза Гительман в статье «Печатная культура (помимо ко­декса)» рассматривает так называемую акцидентную печать (то есть использова­ние печати за пределами книгопечатания). Изготовление бланков, билетов и т.п. было важным источником прибыли типографий на протяжении столетий. У этой продукции не было читателя, но был пользователь, а значит, она имела принци­пиально иные социально-коммуникативные цели, чем книги. Обращаясь к этой малоизученной теме, автор призывает и других исследователей медиа уделять больше внимания практикам.

Одна из самых интересных статей третьей части — «Позолоченные памятники: сонеты Шекспира, письма Донна и медиализированный текст» литературоведаТомаса Фултона. Автор напоминает, что печатная революция не произошла мгно­венно, а растянулась на столетия: печать сосуществовала с другими медиа, в том числе с рукописным письмом. Последнее предоставляло возможности, которые если не исчезли с распространением печатной книги, то были сильно ограничены. Фултон обращается к обнаруженному в 1970 г. письму Донна, написанному на бумаге с золотым обрезом. Не только рукопись содержала визуальное выделение и пометы, утрачиваемые при печати, но и в самом тексте обыгрывалось свойство его носителя — золотой обрез. Как предполагает Фултон, «золотом покрытый мавзолей» (пер. С. Маршака) и «злато саркофага» (пер. В. Брюсова) в 101-м и 55-м сонетах Шекспира соответственно могут быть игрой того же рода.

В примере, рассмотренном в статье Фултона, произведение комментирует условия собственного существования, лишает свой носитель «прозрачности», де­лает его видимым. По сути, именно в этом состоит призыв, звучащий в обеих рас­смотренных книгах. Их авторы говорят не о конце, а о продолжении печатной эпохи: печать не исчезнет, но и едва ли сохранит доминирующую роль, которую она играла последние полтысячи лет. Новые формы письма и чтения должны по­родить новые формы исследования текстов: во-первых, коллективные, а во-вто­рых, производительные, то есть уже не сводящиеся к опровержению чужих аргу­ментов, а заключающиеся в создании новых методов и продуктов; как пишут Хейлс и Прессман: «Практика создания цифровых объектов глубоко связана с созданием теории о них» (с. XV). А для этого гуманитариям необходимо, в со­ответствии с духом времени, совершить разворот в сторону «медиальности» — сосредоточиться на отношении содержания текста к материальной форме; раз­глядеть под поверхностью, на которую нанесен текст, культурный подтекст; или, выражаясь еще метафоричнее, отвлечься от пейзажа за окном и сфокусировать взгляд на стекле, через которое они до этого на него смотрели.