Журнальный клуб Интелрос » Альтернативы » №3, 2011
Бузгалин Александр Владимирович – д.э.н., заслуженный профессор МГУ им. М. В. Ломоносова, главный редактор журнала «Альтернативы»
Весной 2011 г. в Государственной Думе РФ прошел круглый стол, посвященный вынесенной в заголовок проблеме. На нем выступили известные ученые – философы, политологи, историки, экономисты, представляющие ведущие исследовательские центры Российской академии наук, МГУ им. М.В.Ломоносова и др. Основой для дискуссии послужили доклады В.Иноземцева и А.Бузгалина, которые мы публикуем ниже в виде отдельных статей. Обсуждение проблем, поднятых в этих текстах читатель найдет в стенограмме круглого стола, которая так же публикуется в данном номере журнала.
Проблема левой идеи и левого движения была и остается одной из определяющих общественное и идейное поле на протяжении вот уже более двух столетий. Появившийся на арене мировой социальной истории как минимум в годы Великой французской революции и окрепший до одной из решающих сил общественного развития в ХХ веке призрак социалистической альтернативы, казалось бы, ушел в прошлое с распадом мировой социалистической системы. Но еще тогда, двадцать лет назад, Жак Деррида выступил в Париже с сенсационной лекцией, в которой он «воскресил» призрак Маркса[1], а в моей стране автор этих строк и десятки его ученых собратьев публично выступили с лозунгом «”социализм” умер – да здравствует социализм!». Именно тогда, в годы кризиса практики «реального социализма», оказалась непосредственно актуализирована новая левая теория[2].
Впрочем, она появилась не на пустом месте – ее истоки лежат в разработках А. Грамши и Д. Лукача, Э. Ильенкова и М. Лифшица, теоретиков «Пражской весны» и «Парижского мая» 1968-го. А еще – в работах А. Горца и Д. Бенсаида, Б. Оллмана и И. Мессароша, десятков других теоретиков «новой волны» 1970-х. И в критике этих авторов со стороны более ортодоксальных левых. Так что тема кризиса левой идеи обсуждается на протяжении всей новейшей истории.
Но 1990-е стали все же особым периодом – периодом отказа от «больших нарративов», эпохой нарочитого стремления «забыть» и Маркса, и не-марксистский социализм, эпохой отказа от проблемы прогресса вообще…
Последние два-три года посткризисной эволюции стали в этом отношении в большинстве стран мира как раз годами возрождения интереса к Марксу и левым альтернативам. Мировой кризис и бесконечное топтание на месте и либеральных, и социал-демократических теоретиков, пережевывающих по большому счету все ту же жвачку спора о том, сколько надо (не надо) перераспределять общественного богатства и в какой мере надо (не надо) осуществлять государственное вмешательство в рыночные процессы, стали мощным катализатором интереса к левой идее, которая сейчас стала получать новый импульс развития.
Тем интереснее появление именно в этот момент взволнованно-публицистичной по форме и сугубо теоретической по содержанию статьи о кризисе левой идеи известного теоретика, профессора В. Л. Иноземцева, с кокетливой скромностью назвавшего себя «дилетантом»[3].
Это текст, от которого нельзя отмахнуться ссылками на растущие тиражи работ Маркса и его последователей, фантастические рейтинги наших гуру на мировых Интернет-опросах и нарастающие волны протеста против даже не неолиберальных, а протоимперских реформ во всем мире, вплоть до начавшихся совсем недавно революционных возмущений в арабском мире. Нельзя, ибо автор статьи о кризисе левой идеи ставит принципиально важные вопросы, указывающие на действительные проблемы теории и практики левого движения[4].
1. Левые в поисках альтернатив – чему?
Начну с едва ли не ключевого вопроса: а против чего могут и должны (?) бороться современные левые? В. Иноземцев суммирует известные аргументы критиков левой идеи последних нескольких десятилетий, показывающих, что природа капитала, наемного труда, эксплуатации и неравенства в современном мире изменилась до неузнаваемости. На этом основании он как бы делает вывод, что для левой альтернативы нет места, указывая на то, что переход к информационному обществу снимает эксплуатацию наемного труда как основу неравенства. В современном мире, – утверждает В. Иноземцев, апеллируя к статистике, – богатыми являются прежде всего не собственники капитала (в традиционном смысле слова), а лица творческих профессий, своим трудом обеспечивающие себе богатство. Если человек беден, то только потому, что у него нет высокого креативного потенциала и достойного образования.
Этот аргумент принципиален и очень широко распространен, поэтому позволю себе несколько принципиально важных (и тоже хорошо известных, но, как правило, «забываемых» нашими оппонентами) контраргументов.
Первый. «Информационное общество» – это пока что удел меньшинства граждан Земли. Из этого вытекает как минимум то, что все новые, «постиндустриальные» противоречия «богатых» и «бедных» – это проблемы меньшинства человечества. Большинство живет в мире, где до сих пор сохраняются почти что классический индустриальный наемный труд и эксплуатирующий его капитал[5], а то и внеэкономическое принуждение (как, например, на стройках Москвы…). Продолжая эту тему, замечу: даже в наиболее развитых странах, где, действительно, в промышленности, строительстве, сельском хозяйстве и на транспорте занято всего лишь 20% населения, еще 30%, как минимум, занято репродуктивным индустриальным, а то и до-индустриальным трудом в таких сферах, как торговля, питание, гостиничный бизнес, финансы (клерки, кассиры и т. п. в банках – наиболее массовый слой занятых этого сектора). Так что и в развитых странах сегодня более половины людей занято неквалифицированным репродуктивным трудом. Запомним этот тезис.
Второй. Если мы задумаемся о том, какова доля «пространств», в которых любой гражданин имеет возможность получить высококачественное образование независимо от того, в какой стране (регионе страны) и в какой семье он родился и вырос, то окажется, что в этих «землях обетованных» проживает едва ли несколько процентов населения, и это преимущественно скандинавские страны плюс Венесуэла, Куба – и даже не США, где для ребенка из семьи эмигрантов в первом поколении, живущей в трущобах, доступ в Гарвард возможен примерно в той же степени, в какой российскому крестьянину XVIII века был доступен Марбургский университет (где, как известно, учился Ломоносов). Итак, в сегодняшнем мире доминирует связка: «низкое образование в большинстве случаев является следствием угнетенного положения эксплуатируемых и усиливает это угнетение; высококачественное образование есть в большинстве случаев следствие привилегированного социального положения и усиливает эти привилегии». Обратная связь – возможность для «низов» получить хорошее образование и стать «верхами» в большинстве стран мира – сегодня является таким же исключением, как и возможность для представителя третьего сословия стать дворянином в России даже не XVIII, а XVII века.
(Попутно отмечу: точно так же, как передовой тенденцией этих эпох было не приобретение буржуа дворянского патента, а свершение буржуазной революции с целью отказа от привилегий аристократии, – так и сегодня передовой тенденцией для творца является не личное обогащение при помощи продажи своего интеллекта, а выращивание мира, в котором денежное богатство перестанет быть мерой развития человека, его социального положения и самоуважения.)
Третий. Высокие и сверхвысокие доходы большинства лиц «свободных профессий» в современном мире – мире глобальной гегемонии капитала – это капиталистические по своей природе доходы, связанные с талантом (если он вообще есть) их обладателя не намного больше, чем миллиарды Березовского связаны с его степенью доктора технических наук. Певцы, актеры, спортсмены и т. п. – это par excellence марионетки, функции, вознесенные наверх логикой корпоративно-организованного капитала в сфере шоу-бизнеса. И это доказывается тем, что сотни тысяч не менее талантливых, чем звезды шоу-бизнеса, певцов и актеров остаются в бедности, что тысячи не менее талантливых, чем Березовский, докторов технических наук в нашей (и не только в нашей) стране живут как полунищие… Доходы этих лиц связаны не столько с их креативным потенциалом, сколько с их положением как персонификаций маркетинговых стратегий корпораций или положением циничного собственника-предпринимателя, не гнушавшегося в России 1990-х откровенно аморальных, а то и просто криминальных способов осуществления первоначального накопления. Да, исключения из этого правила есть. И в СССР, однако, Брежнев начинал как техник-землемер 3-го разряда, кочегар и слесарь, а Горбачев как комбайнер, но доказывает ли это отсутствие номенклатуры в Советском Союзе?
Четвертый. Главная тема левых (во всяком случае – марксистов) как критиков несправедливости – это не неравенство доходов, а вся система отношений социального отчуждения, превращающая человека в марионетку капитала, государства и т. д. И здесь генезис информационного глобального общества, действительно, ставит массу новых проблем, далеко не сводимых к проблеме эксплуатации наемного труда капиталом. Хотя (1) исторически большинство трудящихся живет до сих пор в индустриальном (или даже доиндустриальном) капиталистическом мире, (2) теоретически наиболее важная проблема современности – новое содержание и формы отчуждения, характерные для глобальной постиндустриальной системы. Поэтому мы, не забывая (в отличие от В. Иноземцева) о первой проблеме, сосредоточим свое внимание на второй.
Замечу: профессору Иноземцеву хорошо известно, что в пост-марксовом марксизме и сопряженных с ним левых теоретических исследованиях тема новых социально-экономических, политических, социо-эко-гуманитарных противоречий и форм подчинения человека новыми силами отчуждения развивается весьма активно. Можно, конечно, считать эти достижения несуществующими, но отвергать нечто без анализа – это в целом не в духе В. Иноземцева, поэтому остается лишь удивляться «забвению» в его статье данной проблематики.
Между тем ключ к новой базе «левой идеи» – тезис о том, что, во-первых, новая фаза развития капитала порождает новые формы подчинения Человека (не только труда) глобальным корпоративным структурам, которые способны купить не только рукопись, но и вдохновенье человека-творца, превратить образование в механизм социальной сегрегации, новые технологии – в средство манипулирования и нового – «информационного» (Л. Булавка) принуждения. Автор этих строк и его коллеги много об этом писали со ссылками на десятки известнейших зарубежных авторов – от «старого» Э. Мандела до «нового» С. Жижека[6].
Во-вторых, сегодняшний главный пафос левых – это борьба против тех противоречий, которые обостряет «закат» не только капитализма, но и всего «царства необходимости», той самой «экономической формации», об уходе которой в прошлое замечательно писал в 1990-е тогда еще во многом остававшийся «легальным марксистом» В. Иноземцев[7]. Обострение именно глобальных проблем в результате параллельного «заката» и капитала, и мира социального отчуждения как целого – это закономерность и перенос центра тяжести протеста и конструктивных альтернатив левых в эту плоскость есть свидетельство не кризиса, а прогресса левой идеи (о практике – ниже). Именно диалектическое развитие левой идеи, адекватно реагирующей на изменения мира, привело к тому, что и теоретически, и практически на первый план в левом спектре уже более полувека назад были выдвинуты проблемы экологии и глобального неравенства, дисконтентов научно-технического прогресса и образования, эмансипации культуры и Человека…
Вот почему левая идея сегодня – это борьба против (1) эксплуатации наемного труда капиталом и внеэкономического принуждения там, где эти формы отчуждения до сих пор остаются господствующими или возрождаются реверсивным движением социального времени и (2) тех [новых][8] форм отчуждения, которые порождает закат «царства экономической необходимости» и которые проявляют себя как глобальные проблемы, катализируемые корпоративным капиталом.
Отсюда прямо и непосредственно исходят все те пункты конкретных конструктивных альтернатив, которые представлены многообразными сетями социальных движений и НПО, называемых как правило «альтерглобалистами» и программами демократических левых (Die Linke в ФРГ и др.). Но об этом позитиве, как я уже заметил, речь пойдет в конце текста.
2. За что бороться левым в возникающем глобальном постиндустриальном мире или еще раз о левых как «местечковых» защитниках
бездельников и тунеядцев
Характеристика этих [новых] позитивных программных установок будет пустословием вне ответа на ряд традиционных критических замечаний в адрес левых. Они (левые), дескать, (1) пекутся ныне не о работниках, а о тунеядцах (пенсионерах, безработных, люмпенах), т. е. о тех, кто не умеет и не хочет работать и учиться, стремятся перераспределить (в том числе в глобальном масштабе) деньги от тех, кто умеет зарабатывать, к тем, кто этого не умеет; посему (2) бедные страны сами виноваты в своей бедности, а «помощь» им со стороны богатых лишь развращает первых; (3) выступают с «местечковых» анти-глобалистских позиций, противостоя прогрессу.
К сожалению, эти абсолютно традиционные критические выпады в полной мере и с очень краткой аргументацией воспроизведены в статье В. Иноземцева – ученого несоизмеримо более тонкого и глубокого, нежели первоначальные авторы этих критических утверждений. Я отнюдь не склонен критиковать статью этого автора за то, что (в отличие от его книг) в ней нет моря сносок и монбланов цифр – и того, и другого в мире против левых выдвинуто предостаточно, и вся культурная публика эти цифры и аргументы хорошо знает, а В. Иноземцев немало эти моря и горы преумножил в своих предшествующих публикациях.
И поскольку в спор вброшены старые аргументы, постольку мне придется вначале очень коротко повторить старые (но игнорируемые В. Иноземцевым) контраргументы и лишь затем перейти к относительно новому позитиву альтерглобалистов.
Первое. О «бездельниках». Левые (не социал-демократы Европы, которые уже давно центристы, хотя отчасти это касается и их левого крыла) предлагали и предлагают не подачки бездельникам за счет труженикам, а нечто прямо противоположное. А именно: перераспределение части прибавочной стоимости, используемой современным капиталом на рост паразитических сфер (паразитические слагаемые финансовых трансакций, расходов на вооружения и войны, производство и потребление предметов роскоши и симулятивное потребление – все сферы т. н. «превратного сектора»[9]) в пользу тех сфер, где осуществляется развитие человеческих качеств и технологий, рекреация природы и общества. Последнее предполагает политику, ведущую к сокращению:
и приоритетному развитию:
Скажите, пожалуйста, профессор Иноземцев, Вы действительно считаете, что воспитатель детского сада и учитель в школе, расположенных в районах массового проживания бедноты в пригородах Парижа (я уже не говорю о деревнях в российской глубинке или Центральной Африке, где они вообще едва ли существуют) – это люди в сотни раз менее талантливые и менее «эффективные», «производительные», чем биржевые игроки, нажившие миллиарды на спекуляциях предкризисной поры? Вы действительно считаете, что повышение зарплаты первых за счет повышения налогообложения вторых несправедливо? Или Вы являетесь сторонником исключительно платных образования, культуры, медицины?
Несколько слов о пенсионерах и безработных.
Сегодня, действительно, это люди, как бы проедающие государственный бюджет, пополняемый преимущественно за счет т.н. «среднего класса», за что многие справедливо критикуют социал-демократов.
Но позитив левых и в этой сфере предполагает нечто иное – обеспечение (за счет сокращения названных выше паразитических сфер) пожилым людям возможностей не только рекреации, но и добровольной (бесплатной) социальной, педагогической, экологической и иной творческой деятельности на пользу общества; возможностей переобучения, переквалификации, общественной работы и т. п. форм созидания такого важнейшего общественного богатства, как человеческие качества, социальная стабильность, чистая природа.
Пенсионеры – это люди, которые могут и будут вести огромную общественно-полезную деятельность, но не при существующем стандарте «общества потребления» (точнее – «общества пресыщения-сытости-нищеты»).
Точно так же и «безработные» в рамках левой парадигмы – это не более чем временно и планово высвобождаемые работники (в идеальной модели – лучшие работники предприятия[11]), получающие возможность повышения квалификации (переквалификации) за счет общества и бизнеса (который обязывается выделять на это деньги) с целью повышения качества совокупного работника общества и тем самым – повышения производительности общественного труда. Не подачки люмпенизирующимся низам, а возвышение временно незанятых – вот ключ к стратегии борьбы с безработицей с точки зрения левых (не социал-демократов ЕС, а новых социальных движений и НПО, антикапиталистических партий).
Сегодня, в мире «рыночного фундаментализма», в мире, где все на продажу, пенсионеры в большинстве своем бесплатно работать не хотят, а безработные далеко не все стремятся повышать квалификацию. И те, и другие зачастую довольствуются пусть низким, но достаточным потребительским стандартом.
Но задача левых в том и состоит, чтобы начать менять ключевые, принципиальные основы господствующего ныне мироустройства, в котором труд – зло, а потребление – благо, на мир, в котором труд (общедоступный творческий труд!) – ценность, цель, а потребление – средство. Левая идея «работает» и будет «работать» лишь в той мере, в какой люди, сети, страны, мир в целом будут переходить «по ту сторону» отношений (ценностей, мотивов, морали) мира отчуждения.
И это так же верно и практично, как то, что мир рынка и капитала мог развиваться и развивался лишь в той мере, в какой люди и страны переходили от внеэкономического принуждения и сословного неравенства, крепостничества и абсолютизма к пространству юридически свободных личностей, политической демократии и защиты гражданских прав человека. Левая идея, не покушающаяся на эгоизм homo economicus, рыночный конформизм и всевластие золотого тельца, – это такой же нонсенс, как либеральная идея, не покушающаяся на крепостничество, абсолютизм и сословное неравенство.
Второе. О бедных странах, которые сами виноваты в своей бедности. Действительно, таково мнение очень многих, в том числе и среди жителей бедных стран. Это мнение в принципе имеет немалые основания, но здесь есть «нюансы». Во-первых, есть очень серьезные аргументы в пользу того, что глобальная гегемония капитала воспроизводит и мультиплицирует то неравенство, которое генетически было порождено неравномерностью перехода разных стран и регионов к капитализму (и в этом смысле бедные страны виноваты в своей бедности в той же мере, в какой ребенок, родившейся в семье нищего, виноват в том, что не смог пробиться в Гарвард). Во-вторых, понятие «бедная страна» – это не та категория, с которой «работают» левые теоретики (напомню: у нас пока речь идет о якобы существующем кризисе левой идеи). Левые теоретики исследуют противоречия, порождающие различные формы отчуждения (эксплуатации, принуждения), следствием которых является, в частности, бедность и нищета социальных слоев, а не стран в целом.
Поэтому вопросы стоят иначе, нежели в постановке В. Иноземцева и его либеральных предшественников, а именно: должно ли решать проблему бедности (нищеты) как глобальную проблему человечества и какими объективными противоречиями существующего социально-экономического, геополитического и идейно-культурного мироустройства она порождена. Я думаю, что такая постановка вопроса не чужда и моему оппоненту; ее признают практически все исследователи в области «экономики развития» и глобалистики.
При такой постановке проблемы дискуссия переносится в другую плоскость: какие именно – левые или правые – идеи дают более адекватную модель решения этой глобальной проблемы? Это другая постановка проблемы (как говорят в Одессе – «это две большие разницы»), ибо утверждение, что у левых не было и нет теоретических моделей, показывающих, как может осуществляться догоняющее (в версии социал-демократов) или даже опережающее (в версии социалистов, коммунистов, альтерглобалистов) развитие (развитие, а не рост!), будет очевидно неправомерным. Такие идеи были и есть, они постоянно развиваются и обогащаются, хотя, естественно, постоянно подвергаются критике.
Важнейшие аспекты этих идей хорошо известны:
Так мы подходим к едва ли не ключевой в данном случае проблеме – проблеме альтернатив глобальной гегемонии корпоративного капитала, называемой обычно более нейтрально – глобализация.
Третье. Современная левая идея – это идея не анти-, а альтер-глобализма. Мы, многие тысячи НПО и социальных движений, в которых участвуют многие десятки миллионов граждан по всему миру и которые поддержали, в частности, Хартию Порту-Алегри – документ Всемирного социального форума[15], предлагаем не возрождение то ли позднесредневековой, то ли раннекапиталистической национальной замкнутости с мощными таможенными барьерами и акцентом на суверенности национальных государств, а то и империй. Движение к империи («империи доверия», которую великолепно высмеял мой оппонент в одной из своих работ) – это как раз современное издание правого проекта и правой идеи.
Левая идея сегодня – это гораздо более глобалистская, нежели у правых, идея.
Как таковая она включает набор как реформистских, так и весьма радикальных позитивных подвижек, адекватно отвечающих на вызовы глобального информационного общества.
Среди последних – переход к всеобщей собственности на культурные ценности[16], к собственности каждого на все (В. Межуев), собственности каждого Индивида на все [богатство культуры] или, другими словами, отказ от интеллектуальной [частной] собственности (копирайтов, патентов, брэндов и т. п.). Эти требования сегодня выдвигает прежде всего молодое, «продвинутое» поколение «пиратов», сторонников копилефта, свободного программного обеспечения и т. п.
Другой пример радикальных альтерглобалистских требований – передача собственности на все природные ресурсы… Человечеству; отказ от собственности на них ТНК и национальных государств. Следствием этого станет присвоение всей ренты от продажи сырья (нефти, газа, руд, воды, земли…) институтами мирового гражданского общества, что позволит обеспечить всем гражданам мира высокий социально гарантированный минимум и создать триллионные фонды, финансирующие интернациональные программы опережающего развития, решения экологических проблем, проблем образования и т. п.
Это только два примера. При этом последний лозунг даже не посягает на идейные основы либерально-капиталистического мироустройства. Напомню, что даже в соответствии с триединой формулой Сэя прибыль (присваиваемую буржуа) создает капитал, а ренту создает земля (выражаясь современным языком – природа). Если мы примем посылку, что нефть и газ создали не BP или Газпром (компенсация расходов на геологоразведку и добычу – совсем другое дело), а природа (верующие скажут – бог), т. е. то, что принадлежит всему человечеству, то окажется, что и ренту за это должно получать Человечество. Да, это радикальное изменение существующего мироустройства, но это пока даже не социализм. Это всего лишь «честный» глобальный капитализм.
Выше я привел лишь два примера новых идейных (программных) требований альтерглобалистов. Эти требования радикальны[17], носят стратегический характер и лежат в сфере максимально «продвинутой» по шкале перехода к глобальному постиндустриальному обществу.
В нашем пространстве имеется немало других не менее радикальных стратегических проектов. Но есть и гораздо более умеренные, реформистские, локальные требования, предполагающие как минимум распространение принципов социально, экологически и гуманитарно ориентированной рыночной экономики и приоритета гражданского общества во всех странах мира. Эти принципы могут реализовываться в странах с разным уровнем развития. Важно только, чтобы в любой стране:
В этих реформистских требованиях иного миропорядка нет ничего утопического и радикального, Они, повторю, реализуемы в стране с любым уровнем развития. Только один нюанс здесь важен: тысяча богатейших россиян в этом случае будет настолько же беднее тысячи шведских богатеев, насколько российский учитель беднее шведского… Сегодня же мы имеем другую картину: Россия существенно опережает Швецию по доле и нищих, и миллиардеров.
Да, «старый» вид «шведской модели» изрядно устарел. Да, даже реформистам надо идти дальше. Но! Левые уже давно предлагают, как и куда идти дальше[18]. А вот правые и псевдолевые (в том числе – европейские социал-демократы) им этого не дают, ибо справедливо видят в этом угрозу глобальной гегемонии корпоративного капитала.
Почему? Да потому, что даже в реформистском «издании» новая левая идея посягает на многие устои (права собственности, доходы, политическую и идейную власть) «номенклатуры» современного позднего капитализма.
Если выразить эти посягательства коротко, то мы предлагаем мир (и это реформистская программа-минимум), в котором финансистов, брокеров, менеджеров, военных, полицейских, деятелей и поклонников шоу-бизнеса и т. п. будет мало, получать они будут относительно немного и особым уважением пользоваться не будут, а учителей, врачей, художников, рекреаторов общества и природы будет много, они будут наиболее уважаемыми гражданами, получающими вполне достойную зарплату. Это будет мир, в котором доминируют социально ответственные работники-творцы, а не посредники, создающие симулякры. Это будет мир, в котором ездить на дорогих машинах и иметь личные коллекции импрессионистов будет возможно, но стыдно, ибо творчески ориентированный менеджер и ученый стремятся не к тому, чтобы купить сотый костюм и стоять в пробке в Хаммере, а к тому, чтобы их уважали сограждане и они сами себя уважали. Если же некто настолько примитивен, что тратит заработанный им излишек не на развитие, а на симулякры, … что ж, пусть себе, но уважать его ни общество, ни возлюбленные не будут.
Столкнувшись с этими размышлениями, нам часто возражают: «Вы предлагаете абсолютно утопические идеи».
В данном тексте я отвечу лишь исторической аналогией. В XVIII – первые десятилетия XIX века в «свободной цивилизованной Британии» (про абсолютистские монархии вообще не говорим) идея демократии с всеобщим избирательным правом была ересью, активно выступать в поддержку которой было опасно для жизни. В конце XIX века 8-часовой рабочий день был романтическим благопожеланием, а тех, кто пытался требовать его всерьез, расстреливали (кто не знает о первомайской бойне в Чикаго!). В начале XX века антиколониальные интенции казались очевидно бессмысленными (а как подавлялись выступления в колониях, лучше не вспоминать)… Довольно примеров?
Суммируем: левая идея сегодня – это идея, связанная с поиском альтернативной модели генезиса «общества знаний» и интернационализации. Общий смысл этих идей лежит в поле различения объективных технико-экономических процессов и вариативных социально-экономических, политических, идеологических форм их реализации. Точно так же, как индустриализацию можно было проводить при помощи демидовских крепостных или североамериканских наемных рабочих, энтузиастов Магнитостроя или узников ГУЛАГа, – глобализация, информационная революция и т. п. как технико-экономические и социокультурные процессы могут идти по-разному: по правилам Вашингтонского консенсуса или на основе принципов Хартии Порту-Алегри.
Нам возразят: эти идеи, может быть, и красивы, но утопичны, а на практике у Вас опять будет ГУЛАГ.
3. О чем свидетельствует опыт попыток практической реализации левой идеи?
Это возражение и справедливо, и несправедливо.
Оно справедливо, ибо [почти] все то, что В. Иноземцев упоминает в качестве негативных примеров реализации левого проекта – правда. Но это часть правды. И поскольку В. Иноземцев в тысячу первый раз [справедливо] ткнул нам в нос миллионными жертвами сталинских репрессий, а так же преступлениями Мао и Пол Пота, то и я в ответ в тысячу первый раз спрошу: почему Вы, уважаемый критик левой идеи и не-акцентированный сторонник либерализма, «забываете» (вслед за всеми своими предшественниками) упомянуть о том, что развитие капитализма, который принято считать «наименьшим из зол», сопровождалось уничтожением целых цивилизаций (индейцев и австралийских аборигенов), миллионным рабством, кровопролитными революциями и гражданскими войнами (например, в США), двумя мировыми войнами (в том числе Первой мировой войной, к развязыванию которой левые явно не имеют никакого отношения), атомной бомбардировкой Хиросимы и Нагасаки, колониальным угнетением и уничтожением многих десятков миллионов человек в войнах против народов, стремившихся уйти от колониализма…
Проблема в данном случае не в том, чтобы «пободаться», чьи сторонники больше убили людей: я уверен, что В. Иноземцев ненавидит тех, кто отдавал приказ сбросить атомные бомбы на японские города в 1945-м, не меньше, чем я ненавижу тех, кто отдавал приказ о расстреле моих учителей и сограждан в 1937-м. Проблема в том, что сторонники левой идеи (и автор этих строк, в том числе) не устают постоянно говорить о зле и угрозе сталинизма и маоизма. А вот критики левой идеи все как один (и В. Иноземцев в том числе) постоянно «забывают» указать, чем оборачивается для человечества не-реализация левой идеи и по-прежнему длящаяся глобальная гегемония капитала. А оборачивается она сохранением (а то и приумножением) отчуждения, Зла – вплоть до войн и фашизма.
А теперь о том зле, которые породили первые попытки «строительства социализма».
Да, первые опыты продвижения к пост-капиталистическому обществу оказались сопряжены с чудовищно глубокими противоречиями и потерями.
Однако.
Первое. Опыт мировой социалистической системы весьма неоднозначен, и есть огромный пласт практик «реального социализма», которые сугубо прогрессивны и, более того, опередили свое время. Один из парадоксов, в частности, СССР состоял в том, что наиболее успешные шаги к социализму были сделаны именно в сферах «опережения», в постиндустриальном секторе – образовании, науке, искусстве, спорте, космосе, социальной защищенности и т. п. При этом мы не смогли решить задач буржуазной системы – мы жили в условиях экономики дефицита, где каждому были доступны мирового уровня образование, искусство, спорт и жизнь, длящаяся столько же, сколько в самых развитых странах, но недоступны даже худшие в мире джинсы, три сорта колбасы и масс-культурные симулякры.
О чем свидетельствует этот парадокс? Поверхностный взгляд увидит лишь диспропорцию и финальный провал, когда большинство граждан отказалось от образования и здоровья, выбрав джинсы, сто сортов [полусинтетической] колбасы и попсу. Взгляд более глубокий поставит проблему: при каких условиях, кто и как может обеспечить снятие этого парадокса на пути движения к более прогрессивному, нежели и СССР, и США, обществу.
Второе. Здесь в самый раз обратиться к практикам эпохи, наступившей после крушения СССР. Эти практики также весьма противоречивы, но именно противоречивы. Начнем с сохраняющихся опытов социал-демократической модели в скандинавских странах. При всех очевидно заметных проблемах они, по меньшей мере, не уступают либеральным странам по большинству критериев, а по критериям социально-гуманитарно-экологическим, как правило, превосходят. Финляндия (страна с исключительно государственным бесплатным средним и преимущественно государственным высшим образованием, высоченной прогрессией подоходного налога, массовым членством рабочих в профсоюзах и кооперированием крестьянства) регулярно занимает одно из первых мест в рейтинге инновационного развития, имеет бóльшие, чем в США, достижения в области образования, медицины, качества жизни, стоит выше этой цитадели либерализма по индексу человеческого развития. Не слишком отличаются от Финляндии результаты Швеции, Дании и т. д. И это при том, что (намеренно повторю!) в этих странах сохраняется устаревшая и крайне половинчатая левая модель.
Примеры таких стран, как Куба, Венесуэла и т. п., также далеко не однозначны. Они начали, причем в чрезвычайно неблагоприятных условиях, движение к новому миру и достигли немалого. Венесуэла – это далеко не идеальная система с сохраняющейся (хотя и в меньших, чем ранее, масштабах) коррупцией, социальными конфликтами и многочасовыми речами Чавеса, произносимыми на фоне собственного портрета и транслируемыми по центральному телевидению. Но это еще и страна с бурно развивающимся образованием, медициной, спортом и низовым самоуправлением, растущим качеством жизни большинства трудящихся и снижающейся социальной дифференциацией. Точно так же и Куба – это не только карточки на продукты питания. Это еще и прекрасное образование, медицина, спорт и один из самых высоких в Латинской Америке (близкий к уровню «золотого миллиарда») индекс человеческого развития.
Поэтому примеры стран «реального социализма» по меньшей мере амбивалентны и сами по себе ни о чем, кроме того, что первые попытки продвижения к новому обществу, начинавшиеся и начинающиеся в весьма неблагоприятных условиях, крайне противоречивы, не говорят. Но с теоретической точки зрения это скорее подтверждение правоты марксизма, всегда говорившего и говорящего, что генезис нового общества никогда не шел и может идти гладко и ровно, что это будет череда революций и контрреволюций, реформ и контрреформ…
Так что противоречия стран «реального социализма» и новых стран, выбирающих левую траекторию, – это не столько свидетельство кризиса левой идеи, сколько вызов теории социализма. Вызов, на который, как я уже постарался показать выше, есть немало достойных ответов.
Третье. Перед вдумчивым, идеологически не зашоренным теоретиком скоро уже столетие стоит не только вопрос о том, почему СССР был столь противоречив и ушел в прошлое, но и Alter Ego этой проблемы: почему в ХХ веке практически во всех странах, нелинейно и неравномерно, но непрерывно и объективно возникают интенции движения к миру, лежащему по ту сторону власти рынка и капитала? Почему постоянно совершаются социалистические революции или иные подвижки (Россия, Германия, Венгрия, Китай, Испания, Вьетнам, Куба, Чили, Венесуэла…)? Почему упорно воспроизводятся организации, требующие все более активного ограничения финансовых спекуляций и производства роскоши, рабочего времени и вредных выбросов, вооружений и бюрократии? Почему подлинная мировая культура, фундаментальная наука и гражданское общество ищут альтернативы «рыночному фундаментализму» (Дж. Сорос) и глобальной гегемонии капитала? Что это, непрерывная цепь случайностей или все же закономерность? Закономерность столь же устойчивая, сколь и поражения (вырождения) этих интенций?
Левая идея дает достаточно строгий ответ на этот вопрос-вызов.
Мы показали, что первоначальный этап генезиса любой новой общественной системы не может не быть периодом нелинейных трансформаций, включающих не только и не столько «чистый вид» закономерного генезиса нового мира, сколько мутации первых попыток продвижения к нему в условиях минимально достаточных предпосылок; революции и контрреволюции, реформы и контрреформы; победы и поражения этих первых шагов; их вырождение и возрождение.
И это закономерность. Даже относительно простой переход от одной системы отчуждения (феодальной) к другой (капиталистической), даже в таком узком локусе социального пространства, как Европа, шел около 500 лет, включая (намеренно повторю):
И лишь для Великобритании да Нидерландов был характерен относительно линейный переход, который при этом «естественно» сопровождали кровавые войны / революции / огораживания / казни плюс колониальное порабощение и ограбление трети мира. И все это история генезиса новой общественной системы в очень маленьком ареале обитания граждан мира – Европе. А Человечество в целом до конца не перешло к капитализму даже сейчас, в XXI веке.
Подчеркну: сказанное – не критика капитализма, а его апология как нового, более прогрессивного, чем феодализм, строя. Точнее, сказанное – иллюстрация сформулированной выше закономерности: генезис нового социального пространства-времени идет нелинейно, сопровождаясь мутациями и реверсивными процессами, но неумолимо.
4. Кризис левой идеи: реальность или стремление правых
выдать желаемое за действительное?
Подчеркну: зная профессора Иноземцева многие годы, я не могу считать его ни ученым с правыми взглядами, ни тем более апологетом либерально-капиталистического миропорядка. Автор рассматриваемой мной статьи скорее искренне озабочен теоретической и практической проблемой слабости левых идей и левой практики в современном мире. Не потому, что он сочувствует левым, но потому, что ему как ученому интересна эта проблема. Во всяком случае, я надеюсь, что дело обстоит именно так.
Однако В. Иноземцев в своем тексте воспроизвел многие тезисы однозначно правых авторов, и поэтому полемика была и остается жесткой. И в рамках этой полемики я хочу подчеркнуть те пункты, где, на мой взгляд, В. Иноземцев прав, хотя и не оригинален.
Первый. Господствующие в среде «старых» европейских социал-демократических и коммунистических партий идеи (и, особенно, парламентские лозунги и действия), хотя и далеки от несколько карикатурной картины, нарисованной В. Иноземцевым, действительно во многом устарели и далеко не в полной мере отвечают на вызовы новой эпохи. Правда, я должен заметить, что правые идеи находятся отнюдь не в лучшем состоянии (о чем мой оппонент не захотел даже упомянуть). Но в Западной Европе, Латинской Америке, Азии и Африке есть широкий круг теоретиков (С. Амин, Д. Бенсаид, И. Валлерстайн, С. Жижек, А. Негри, М. Хардт, Н. Чомски – все они хорошо знакомы В. Иноземцеву лично), предлагающих другие идеи (точнее, некий спектр идей, имеющих единое поле тяготения, что закономерно и полезно для новой эпохи). Более того, как я уже заметил, они опираются на практики многих тысяч организаций, в которые включены миллионы активистов (ассоциированных социальных творцов, работающих не за деньги или карьеру) и десятки, если не сотни миллионов сторонников.
Можно ли утверждать, что эти идеи этих интеллектуальных и общественных сил находятся в кризисе? В тексте В. Иноземцева они почему-то игнорируются. На мой же взгляд, это тот теоретический и идейный потенциал, который в последние десятилетие-два опять же нелинейно, но неуклонно прогрессирует.
Второй. Если мы обратимся к проблемам левых в России, то я опять же соглашусь с В. Иноземцевым в том, что теория и практика «основного течения» КПРФ в моей стране, действительно, дурно-противоречива. В. Иноземцев совершенно справедливо на это указывает. Но и здесь я не могу не заметить: носителями идей являются далеко не только лидеры парламентских партий. Если бы дело было так, то о либеральной идее в России мы должны были бы судить исключительно по речам лидера ЛДПР. Поэтому я не могу не заметить, что левые теоретики (т. е. создатели и носители идей, а не официальных идеологических клише) в России практически все располагаются вне КПРФ. Что, далее, в КПРФ едва ли не большинство интеллектуалов стоит на иных позициях. Что в России есть не слишком влиятельные (примерно столь же влиятельные, как и идейные коллеги В. Иноземцева), но активные и уважаемые левые общественно-политические структуры, не принадлежащие к КПРФ.
Третий. Надо понять, о кризисе чего пишет мой оппонент.
Если о кризисе идеологий и практик социал-демократов и выросших из советского наследия псевдокоммунистов, то он отчасти прав. Прав, ибо они, действительно, переживают кризис. Более того, кризис переживают практически все «старые», выросшие из эпохи противостояния двух мировых систем, политические и идейные течения – и либералы, и социал-демократы, и экс-коммунисты. Отчасти, ибо, критикуя эти структуры, В. Иноземцев использует аргументы против левой идеи вообще.
Если же В. Иноземцев считает, что он дал критику левой идеи в XXI веке, то он не прав, ибо левая идея всегда была мало похожа на ту упрощенно-пародийную (хотя и общераспространенную среди подавляющего большинства мало интересующихся левыми идеями людей) картину, которую почему-то воспроизвел В. Иноземцев (я удивлен, ибо он-то хорошо знает идейное поле левых).
Левое идейное пространство и питающие его теоретические разработки в новом столетии находятся не в кризисе, а в поиске. В каком именно поиске, что уже давшем поиске – это другой вопрос. Я упомянул о некоторых его аспектах выше, немало написал ранее и, надеюсь, еще напишу.
P.S.
Короткое послесловие, обращенное ко всем тем, кто собирается анализировать левую идею. Коллеги, постарайтесь понять, что вы хотите найти и чего вы боитесь. Если вы считаете, что конструктивной и реалистичной (т. е. не находящейся в кризисе) левая идея может быть только в том случае, если ее реализация будет поддержана господствующими экономическими и политическими силами существующего мира и не приведет к существенному ущемлению интересов тех, у кого в руках находится реальная экономическая и политическая власть, то вы ставите перед собой в принципе не разрешимую задачу. Она очень похожа на интенции тех, кто хочет создать демократию и полноправное гражданское общество, не посягая на власть, доходы и привилегии коррумпированной бюрократии и олигархического капитала. Так не бывает, коллеги. Поставив задачу так, Вы можете больше вообще ничего не писать, сразу объявив левых несерьезными утопистами.
Левые ставят задачу иначе: изменять (и в конечном итоге изменить) самые основания существующего миропорядка при помощи революций и подготавливающих их реформ так, чтобы социальное освобождение (разотчуждение) человека стало реальностью.
[1] Позднее, в 1993 г., на базе этой лекции вышла книга Ж. Деррида «Призраки Маркса».
[2] Этой актуализации в 1990-е в разных формах были посвящены десятки интереснейших международных симпозиумов и конференций, собиравшихся в США и Западной Европе, Латинской Америке и Азии; упомяну лишь о сериях Socialist Scholars conferences (Нью-Йорк), симпозиумов Actuel Marx (Париж), форумов Художников и Интеллектуалов (разные города Латинской Америки и Западной Европы) и т.д. Каждая из этих встреч включала многие сотни секций и панелей, собиравших тысячные аудитории и, главное, несших значительный теоретический заряд. Не могу не упомянуть и о том, что в России этим вот уже 20 лет занимается журнал «Альтернативы», и не только он.
Безусловно, это само по себе не контраргумент в споре о кризисе левой идеи, но это указание на адреса, где можно искать и находить не-кризисные левые идеи.
[3] См. Иноземцев В. Л. Кризис великой идеи. Размышления дилетанта, приглашающие к дискуссии // Свободная мысль, 2011, № 1.
[4] Бóльшая часть из упоминаемых в тексте контраргументов и позитивных тезисов автора теоретически раскрыта в наших совместных с А. И. Колгановым работах «Глобальный капитал» (М., 2004, 2007) и «Пределы капитала» (М., 2010). Эмпирический материал по проблемам практической реализации левых идей в последние годы содержится в ежегодниках Всемирного форума альтернатив “Globalize resistance” (выходят на французском и английском языках) и русскоязычной книге «Кто творит историю: альтерглобализм и Россия» (М., 2010).
[5] В работах В. Иноземцева неявно предполагается, что для индустриального капитализма марксова теория прибавочной стоимости и, шире, эксплуатации верна.
[6] См, например: Социализм-XXI. 14 текстов пост-советской школы критического марксизма (М., 2009); Мандел Э. Власть и деньги (М., 1992); Жижек С. Размышления в красном цвете (М., 2010).
[7] См.: Иноземцев В. Л. К теории постэкономической общественной формации (М., 1995), Иноземцев В. Л. За пределами экономического общества (М., 1998).
[8] Слово «новых» я взял в квадратные скобки с тем, чтобы указать на относительность этой новизны: прототипы практически всех современных глобальных проблем можно найти на протяжении едва ли не всей эпохи господства отношений социального отчуждения.
[9] Категория «превратный сектор» введена в упомянутой выше книге А. И. Колганова и автора этих строк «Глобальный капитал».
[10] Подробнее об этом см. в серии наших работ по проблемам стратегии опережающего развития, в частности, в книге: Бузгалин А. В., Колганов А. И. Мы пойдем другим путем! (М., 2009).
[11] Укажу в этой связи на опыт «реального социализма», где в ряде научно-производственных объединений в микроколлективах (бригадах и т.п.) «сокращали» лучших работников, при условии, что оставшаяся в меньшем составе бригада будет производить столько же продукции и такого же качества, перераспределяя зарплату «уволенного» высококлассного специалиста среди оставшихся. Что же касается «сокращенного» специалиста, то его как наиболее талантливого направляли на переквалификацию для последующего включения в более творческую деятельность: известно, что в мире знаний существует постоянная нехватка «креативщиков». Так на место характерного для либерально-капиталистической модели социального «понижателя», превращающего в люмпенов тех, кто работает хуже других, приходит социальный «возвышатель» (лифт), поднимающий слабо работающего до уровня среднего, среднего – до уровня лучшего, а лучшего – до уровня креативной личности.
[12] MST – одно из крупнейших социальных движений в современном мире. В его рядах состоят на сегодняшний день более 1,5 миллионов членов, и оно действует в 23 из 26 штатах Бразилии, организуя захваты пустующей земли безземельными работниками. Выступления участников движения в значительной мере успешны: более 350 тысяч семей в результате смогли на легальных основаниях получить землю, почти 90 тысяч семей все еще ждут официального признания сделанного ими захвата. Ключевой лозунг движения – «Сопротивляйся! Оккупируй! Производи!». Позже подобным же образом стали действовать безземельные крестьяне и безработные в других странах, а также промышленные рабочие и служащие сферы обслуживания в Аргентине, где они оккупировали, налаживая эффективное производство, закрывавшиеся фабрики, отели и т.п. Интереснейший опыт оккупационных забастовок есть и в России (См.: Булавка Л. А. Нонконформизм. М., 2002).
[13] «Виа Кампесина» (La via Campesina) – международное крестьянское движение, созданное в 1993 г.; в настоящее время – одна из крупнейших и влиятельных мировых сетей (См.: www.viacampesina.org).
[14] Левые уже давно выступают с идей: общедоступное качественное образование на протяжении всей жизни – ключ к решению проблемы бедности. «Образование для всех» и «Информация для всех» – важнейшие программы ЮНЕСКО.
[15] Хартия принята Вторым всемирным социальным форумом в Порту-Алегри в 2002 году. Текст документа можно найти, в частности на сайте: www.alternativy.ru.
[16] Идея всеобщности труда (и собственности) в будущем мире, лежащем «по ту сторону» материального производства («царства необходимости»), – это классическая идея марксизма, развивавшаяся в советском марксизме особенно активно в 1960-е, когда об этом писали Г. Батищев, В. Вазюлин, Н. Злобин, В. Межуев, Б. Шенкман и др. В. М. Межуев и в настоящее время активно развивает эту идею в своих многочисленных публикациях (См., например: Межуев В. М. Маркс против марксизма. М., 2009). Автор этих строк также немало писал об этом в упомянутых выше работах.
[17] А левая идея и должна быть радикальной, иначе это не более чем розовая водичка; американские или французские буржуа в эпоху молодости капитализма, когда они боролись за власть против аристократии, тоже были радикальны.
[18] Коротко я об этом писал выше, размышляя о трансформации безработных в переобучающихся, пенсионеров – в людей, добровольно занимающихся социальной, педагогической, экологической работой, и т.п. Более подробно эти положения развиты в моей статье «Будущее “скандинавской модели”» (Альтернативы, 2011, № 1).
[19] Я намеренно использую язык, который часто используется (в некоторых случаях и В. Иноземцевым) для описания генезиса первых ростков социализма, когда о нем пишут как об «эксперименте», «насаждавшемся» вопреки «естественным» законам «цивилизованного» общества, под которым подразумевается, конечно же, исключительно мир, где властвуют рынок и капитал.
[20] Как тут не вспомнить Марка Твена: «Бросить курить очень легко; я это делал много раз…»
