Александр Валерьевич Храмов (р. 1989) – обозреватель журнала «Вопросы национализма», сфера интересов – постколониальные исследования, теория национализма.

В мае нынешнего года власти Москвы вернули Всероссийскому выставочному центру «историческое» название, какое он носил с 1958-го по 1992 год. ВВЦ вновь стал ВДНХ – Выставкой достижений народного хозяйства. «Территория ВВЦ превратилась в большой и не самый лучший рынок, большинство павильонов используются не по назначению», – заявил Сергей Собянин, комментируя это решение[1]. И сразу же, как по мановению руки, павильоны опустели и обросли строительными лесами. Рабочие спешно подкрашивают облупившиеся фасады, чтобы успеть к юбилею – 1 августа исполнится 75 лет со дня торжественного открытия Всесоюзной сельскохозяйственной выставки (1939–1958), предшественницы ВДНХ.

«Решение московских властей о возрождении ВДНХ – эпохальное событие в истории России, которое войдет в учебники»[2], – восторженно провозгласили журналисты из лояльных власти «Аргументов и фактов». Для журналистов из «Forbes» переименование ВВЦ стало одним из признаков «возвращения в СССР». Пожалуй, правы и те и другие. Нынешние преобразования действительно симптоматичны, но, чтобы правильно прочитать эти симптомы, надо обратиться ко всей истории выставочного комплекса: все 75 лет своего существования ВСХВ-ВДНХ-ВВЦ-ВДНХ непрерывно менялся вместе с остальной страной. И в советский период перемены были куда грандиознее, чем сейчас. Фактически на одной и той же территории до и после 1958 года существовали две разные выставки – с разной идеологией и взаимоисключающей архитектурой. И самое интересное состоит в том, что российское руководство, затеяв реконструкцию ВВЦ, не просто апеллирует к советскому прошлому. Оно ориентируются на самую первую, сталинскую, модель выставки. Вернув комплексу имя ВДНХ, российская власть в действительности пытается развернуть этот имперский микрокосм еще дальше в прошлое – во времена ВСХВ.

ВСХВ versus ВДНХ

Владимир Паперный в своей книге «Культура Два», посвященной архитектуре эпохи сталинизма, писал: «Конец культуры 2 наступил именно тогда, когда ВСХВ превратилась в ВДНХ»[3]. Формально это произошло в 1958 году, но возведение новых и снос части старых павильонов пришлись на середину 1960-х. Именно тогда на ВДНХ выросли огромные стеклянные коробки «Химической промышленности» и «Товаров народного потребления». Аскетичный функционализм, вытравленный в 1930-х из советской архитектуры, в годы хрущевской оттепели вновь вырвался на свободу. Ле Корбюзье и Мис ван дер Роэ – апостолы голых плоскостей и враги украшательства, бывшие под запретом во времена Сталина, – опять стали образцами для подражания. Елена Анцута – архитектор бетонно-стеклянного павильона «Газовая промышленность», возведенного в 1967 году, – по ее собственному признанию, считала Корбюзье «богом». Многие заповеди этого божества воплотились в жизнь в ходе борьбы с архитектурными излишествами, начало которой положило II Всесоюзное совещание строителей (1954). Одним из эпизодов этой борьбы стало «вторжение» сторонников архитектурного пуризма в ансамбль ВСХВ. Но до конца превратить пышную ВСХВ в строгую ВДНХ им не удалось. Благодаря этому до наших дней в море типовой застройки и дожил реликтовый островок архитектурного сталинизма.

В самом деле, неповторимый колорит ВДНХ придают не памятники модернизма 1960-х, а наследие ВСХВ, оставшееся от 1954 года, когда выставка была перестроена и открыта во второй раз после войны (ряд павильонов уцелел еще от ВСХВ-1939). Колонны и шпиль Главного павильона, потускневшее золото фонтана «Колос», обильная лепнина и общая атмосфера помпезности напоминают о сталинской «Культуре Два». ВСХВ была ее воплощением во всех смыслах. Там, где сейчас стоит ракета «Восток», в 1939 году возвышался 25-метровый памятник Сталину. Сталин был на ВСХВ-1939 везде и во всех видах: в павильоне Грузинской ССР стояла статуя, изображающая молодого Сталина; в павильоне Таджикской ССР гипсовый Сталин инспектировал посадки хлопка; на панно в павильоне «Сахарная свекла» Сталин принимал работников свекловичных полей. На ВСХВ-1954 «вождя народов» стало меньше, потом, когда был разоблачен культ личности, его изображения исчезли вовсе. Но осталось нечто большее – сама выставка, буквально кричавшая всем своим видом о прошедшей эпохе. Новые власти – хрущевские, а затем брежневские – стыдилась ее, как стыдится почтенный капиталист своего предка-пирата эпохи первоначального накопления капитала. Превратив ВСХВ в ВДНХ, советский режим попытался скрыть свои истоки, истина о которых была столь откровенно проговорена в барельефах и постройках этого архитектурного ансамбля.

Обычно преобразование ВСХВ в ВДНХ объясняют накопившимися промышленными достижениями, которых к концу 1950-х вдруг стало так много, что доярки и свекловоды перестали быть главными героями выставки. Такого мнения придерживается координатор «Архнадзора» Константин Михайлов: «Страна... ощутила необходимость продемонстрировать на выставке своих достижений новые полноправные отрасли тогдашней инновационной экономики»[4]. Но при желании ВСХВ с самого начала можно было заполнить до отказа турбинами и станками. Индустриализация и строительство заводов были так же приоритетны для Сталина, как и коллективизация сельского хозяйства. На одном из пилонов центрального зала Главного павильона версии 1939 года даже были изображены две кривые, демонстрирующие застой промышленности в капиталистических странах и ее бурный рост в СССР.

Более того, с самого начала выставка не ограничивалась сельским хозяйством: на ВСХВ-1939 имелись павильоны, тематика которых напрямую никак не была с ним связана («Нефть», «Печать», «Советская Арктика» с самолетом на крыше). Их присутствие как бы говорило: Советскому Союзу есть чем похвастаться, помимо картошки и племенных быков. Но промышленная составляющая выставки почти никак не отражалась на ее декоре: например, на заново отстроенном к 1954 году Главном павильоне, который фактически олицетворял собой всю страну, мы видим лишь колхозников с коровами, яблоками и прочей зеленью. Из восьми барельефов на фасаде этого павильона, обращенном к главному входу, только один напоминает о заводах и технике (еще один посвящен рыболовству). Опять-таки к 1954 году, когда был построен павильон «РСФСР», в одноименной республике имелась самая развитая в СССР промышленность, но это не помешало украсить здание круговой фреской с упитанными индюками и сочной зеленью. Фреска называется «Народы РСФСР построили социализм», но олицетворением социализма для ее авторов, украинской художницы Оксаны Павленко и венгерского коммуниста-художника Белы Уитца, были не шахты и самолеты, а подсолнухи и широкобедрая женщина в обнимку с коровой.

Развитие ВСХВ-ВДНХ нельзя объяснить прямолинейной закономерностью: появлялась новая продукция – потребовались новые экспозиционные площади, оформленные соответствующим образом. ВСХВ-ВДНХ никогда не была просто выставкой, жестко привязанной к какой-то внешней реальности. В конце концов, изобилие мяса и фруктов, представленное на ВСХВ, никак не соотносилось с полуголодным бытом сталинского СССР. Комплекс ВСХВ-ВДНХ был прежде всего визуализацией советской империи, и развитие выставки, как тогда, так и сейчас, определялось не логикой производства, а логикой образа. ВСХВ-ВДНХ во все времена была такой, какой страну желали лицезреть ее руководители. И если в постсталинскую эру в их видении преобладал техницизм и рационализм, то в эпоху Сталина советская страна виделась сквозь призму природной плодовитости. В одной из брошюр, посвященных ВСХВ-1939, было написано:

«Посетив выставку, можно в течение одного дня совершить удивительное путешествие по всем республикам, краям и областям нашей необъятной родины... Посаженные на выставке тысячи деревьев и кустов, миллионы разнообразных по окраске и аромату цветов... превращают живую карту Советской страны в огромный сад, олицетворяющий процветание нашей родины»[5].

Колониальный Эдем

«Моему отцу посчастливилось купить кусочек Эльдорадо»[6], – так начинает Элспет Гексли (жена внука Томаса Гексли) свою знаменитую книгу о детстве, проведенном в колониальной Кении. Стройные ряды кофейных деревьев на плантации ее родителей и бьющее через край изобилие этого жаркого края наводят автора на мысли о райских кущах. Свои впечатления от кенийских ландшафтов Элспи описывает так:

«Когда годы спустя мне на глаза попалось изображение эдемского сада, где звери мирно сидят рядом друг с другом в парке необычайной красоты, я сразу же подумала о том, что именно таким плато Уасин-Гишу увидели первые голландские поселенцы»[7].

Примерно так же смотрели на свои колонии и другие европейцы: неслыханное плодородие почвы в сочетании с трудом местного населения, протекающим под чутким надзором колонистов, позволяет воплотить в жизнь аграрную утопию. Как отмечается в монографии, посвященной роли «райского дискурса» в развитии европейского империализма, часто «Африка воображалась скорее как райское, а не дьявольское [место]… как поприще для торговых авантюр или чувственный эдемский сад»[8]. Это же можно сказать и о колониях в Вест- и Ост-Индии – в коллективном воображении они фигурировали в качестве регулярного сада викторианской эпохи, помноженного на мощь пышной тропической природы.

Если говорить о Британской империи, то особенно часто образ колоний-сада эксплуатировался в ее поздний период, когда в 1926–1933 годах под эгидой Имперского торгового совета была развернута кампания «Покупай имперское». Британское правительство тратило сотни тысяч фунтов на выпуск красочных плакатов, которые должны были заставить жителей метрополии приобретать колониальные товары и гордиться имперскими достижениями. На этих изображениях красовались туземные женщины и мужчины, занятые работой на полях или согнувшиеся под тяжестью спелых фруктов, причем белые поселенцы на плакатах практически никогда не фигурировали[9]. Это укладывалось в традиционную логику имперской репрезентации: исследователи нередко указывают, что европейцы на картинах или фотографиях стремились запечатлеть туземцев вместе с животными или орудиями труда. Верблюд рядом с арабом или корзина с плодами на голове у африканской женщины подчеркивали их близость к природе и низкий статус в имперской иерархии.

Иллюстрированные издания, посвященные ВСХВ, как и британские пропагандистские плакаты на колониальную тему, оставляют ощущение аграрного буйства, перемешавшего растения, животных и человека. «Знатные» колхозницы и колхозники на фотографиях позируют со свиноматками в человеческий рост и гигантскими кочанами капусты. «Первое впечатление – здесь царство овощей»[10], – так описывает увиденное автор брошюры, посвященной павильону Московской, Рязанской и Тульской областей (1940). Да, овощи и скот царили на ВСХВ, как бы подчиняя себе советских тружеников и срастаясь с ними в единый организм. У павильона «Сахарная свекла» стояла выразительная скульптура женщины: издали могло показаться, что она держит на руках младенца, но, подходя ближе, посетитель видел – женщина бережно нянчит огромную свеклу. У павильона Туркменской ССР гипсовый туркмен прижимал к себе двух барашков, на стенах Казахской ССР казахи на лошадях гнали отару овец. Казалось, животные и растения как бы давали советским людям путевку в жизнь: ни одна человеческая фигура не могла появиться здесь без снопа колосьев, корзины с виноградом или на худой конец овчарки – с ней стоял пограничник у павильона «Дальний Восток».

Декор ВСХВ, растворяющий советского человека в растительно-животном мире, неслучайно заставляет вспомнить о колониальной аграрной эстетике. Совпадение образов говорит о сходстве стоящих за ними практик. Образ подчеркнутой колониальной плодовитости прежде всего предполагает радикальный разрыв с прошлым. Подобно тому, как история заморских территорий до прихода колонизаторов изображалась европейцами в самом мрачном свете, так и экспозиция на ВСХВ создавала впечатление, что поля начали колоситься, а коровы – телиться только после прихода советской власти. Во многих павильонах были специальные разделы, демонстрирующие, в каком запустении и невежестве находилась деревня до 1917 года. Дикость и мрак прошлого оправдывали радикальность текущих преобразований: и европейские колонизаторы, и советские власти представляли дело так, будто бы им приходилось начинать все с нуля, ведь все предшествующие традиции и устои годились только на слом. Американский социолог Алвин Гоулднер, ссылаясь на насилие, проявленное над крестьянами в период коллективизации, прямо называл сталинизм режимом внутреннего колониализма[11]. Ему вторит Линн Виола, изучавшая крестьянские волнения 1930-х: она характеризует коллективизацию как «разрушительную по своим последствиям кампанию по внутренней “колонизации” крестьянства и его полному подчинению»[12].

Когда мы анализируем историю ВСХВ, надо всегда помнить о том, что созданию выставки предшествовала беспрецедентная по отношению к десяткам миллионов сельских жителей вспышка принуждения, по своим масштабам сравнимая разве что с наиболее одиозными проявлениями колониальной политики европейских держав в некоторых регионах Африки. Как подчеркивал Вячеслав Молотов на открытии ВСХВ-1939: «выставка подводит итог десятилетию, в начале которого крестьянские массы окончательно повернули от мелкого единоличного хозяйства к крупному колхозному хозяйству»[13]. Колониальные методы, направленные на изъятие у села жизненно важных ресурсов, практиковались в период коллективизации одинаково и в центре, и на периферии – вот почему все достижения этой политики демонстрировались в одном и том же колониальном стиле, неважно, шла речь о русских областях или о Средней Азии.

Ориентализация родины

Специфика советских колониальных практик проступает особенно рельефно, если сравнить ВСХВ с «живыми картами» Британской империи межвоенного периода. Грандиозная Британская имперская выставка в лондонском районе Уэмбли (1924–1925) и Имперская выставка в Глазго (1938) предшествовали открытию ВСХВ и не могли не отразиться на ее оформлении. Так, и на выставке в Уэмбли, по следам которой Имперский торговый совет начал выпуск упоминавшихся агитационных плакатов, и на ВСХВ мы видим архитектурные ансамбли в неоклассическом стиле. И там, и там посетители любовались снопами колосьев и большими прудами, в которых отражались портики павильонов. В обоих случаях была представлена лучшая продукция тех или иных имперских владений. Обе империи экспонировали свой Восток, подчеркивая его экзотичность средствами архитектуры. Над павильоном Бирмы в Уэмбли возвышались пагоды, над павильоном Башкирии – оригинальная башенка в виде усеченного конуса. Павильон Казахской ССР, обзаведшийся куполом в 1954 году, напоминает британский павильон Палестины. Имелись в составе СССР и Британской империи и не такие экзотические территории, также представленные на выставках: славянские Украина и Беларусь и англосаксонские доминионы (строгая архитектура павильонов Канады и Австралии в Уэмбли легко отличала их от остальных колоний).

Но ни в Уэмбли, ни в Глазго не было павильонов Манчестера или Уэльса, которые соседствовали бы с павильонами Фиджи или Нигерии. На выставках Британской империи сама метрополия была как бы вынесена вовне: она обозревала панораму свои владений, но не ставила себя в один ряд с ними. Да, на выставке в Глазго имелись два павильона Шотландии и павильон правительства Соединенного Королевства, но они находились не на колониальной авеню и авеню доминионов, где были собраны все остальные региональные павильоны, а на другом конце выставки. На выставке в Уэмбли у Соединенного Королевства вообще отсутствовал «свой» павильон – вместо этого, Англию фактически представляли два огромных здания: Дворец инженерии и Дворец промышленности, заполненные техническими новинками английского производства. В оформлении этих «дворцов» не было и намека на народные орнаменты, ажурные арки и лепнину с фруктами, колосьями и овцами. Все это можно было увидеть лишь в павильонах колоний и доминионов (живописные пасторальные сценки на фасаде Новой Зеландии в Уэмбли заставляют вспомнить о ВСХВ). Метрополия четко отделяла себя от территорий, которыми она управляла, и никогда не проецировала на себя колониальный антураж.

На ВСХВ наблюдалась прямо противоположная картина: РСФСР – формальная метрополия, представленная аж дюжиной региональных павильонов, – как бы растворялась в разнообразии прочих союзных республик. Павильон «Курская, Воронежская и Тамбовская области» уживался с павильоном Туркменской ССР, а павильон «Ленинград и Северо-восток РСФСР» смотрел на цветистый фасад павильона Азербайджана. Советские территории не делились на метрополию и колонии, никто из советских деятелей не мог назвать «колонией» какую-либо из союзных республик (таковыми их считали только западные советологи). И все же многие регионы СССР на ВСХВ подвергались не меньшей ориентализации и экзотизации, чем владения Британской империи в Уэмбли. «Здание оригинальной архитектуры, характерной для востока»[14], – смакует один из авторов тех лет особенности павильона Башкирии. Советское нежелание различать колонии и метрополию в случае ВСХВ приводило не к отсутствию колониальной эстетики, а к тому, что ориентализация распространялась вообще на все места «живой карты», вся страна изображалась как огромный колониальный Эдем, отличающийся титанической плодовитостью.

В этом смысле примечательна судьба павильона «Центральные области»: его разместили на ВСХВ, если так можно выразиться, в «азиатском квартале» – группе из шести павильонов, которая начиналась за павильоном Украины и тянулась вплоть до площади Механизации. На ВСХВ-1939 «Центральные области» были еще достаточно аскетичны – карниз сооружения украшали многочисленные звезды с серпами и молотами. Но к ВСХВ-1954 павильон радикально изменил свой облик: его фасад стал красно-белым и по всей площади покрылся барельефом, состоящим из густых растительных переплетений с вкраплениями зверей и птиц. Утверждалось, что барельеф был выполнен по шаблонам палехских мастеров, – но похоже, что внешний вид «Центральных областей» специально подгонялся под азиатское окружение. После реконструкции по своей экзотичности этот пряничный павильон мог дать фору даже расположенному напротив павильону Киргизской ССР, чей фасад украшали замысловатые узоры. Павильоны Таджикской и Туркменской ССР, так же декорированные яркими орнаментами, и нарочито ориентальные «Башкирская АССР» и «Татарская АССР» создавали целостный образ Востока. В него-то и были встроены «Центральные области» – Калининская, Великолукская, Смоленская, Ярославская, Костромская, Ивановская и Владимирская, – чьи экспонаты в 1954 году наполняли павильон: самый центр исторической Руси смешивался с ориентальной периферией.

Интересно, что первая встреча героев фильма «Свинарка и пастух», самой известной киноленты, где фигурирует ВСХВ, происходит как раз в «азиатском квартале». Глаша впервые сталкивается с Мусаибом напротив бокового входа в павильон Таджикской ССР, в кадр также попадает стоящий напротив павильон Туркменской ССР. Дальнейшие события в фильме представляют собой как бы вывернутую наизнанку типичную фабулу колониального романа, когда белый мужчина вступает в связь с туземной женщиной, как Печорин с Бэлой в «Герое нашего времени» или Виллемс с Аиссой в «Изгнаннике с островов» Джозефа Конрада. Туземка служит символом страны, манящей, опасной и одновременно беззащитной, покоряющейся колонизаторам. Но в фильме «Свинарка и пастух» в роли колонизатора выступает как раз туземный мужчина, «чернявенький» представитель Востока, с усами и в папахе, который в финале триумфально въезжает в вологодскую деревню, чтобы овладеть белой девушкой. «Мы растим кадры, а другая республика их уводить собирается», – бессильно возмущается председатель колхоза. Юг в лице Мусаиба сливается с севером в лице Глаши: их сближение происходит как раз на ВСХВ, где разные регионы советской страны сплелись в ориентальном экстазе.

Как пишет Паперный, «мироощущение культуры 2 как бы отрывается от ее реального существования: в культуре жарко независимо от показаний термометра»[15], в 1930–1950-е происходит «сползание мироощущения культуры на Восток»[16], становятся популярными фонтаны и открытые террасы, «архитектурные сооружения проектируются и строятся так, как если бы они находились на средиземноморских широтах»[17]. Особенно это бросается в глаза на ВСХВ, которая, судя по фотографиям 1939 года, была засажена субтропической растительностью. В путеводителях утверждалось, что каждый национальный павильон был окаймлен образцами флоры, характерными для соответствующего региона. Поэтому присутствие пальм и агав рядом с павильоном Грузии вполне объяснимо, но почему они были высажены напротив павильонов «Ленинград и Северо-Восток РСФСР» и «Московская, Тульская и Рязанская области»? Камеры советских фотографов особенно охотно выхватывали из толпы на ВСХВ людей в тюбетейках и чалмах: туркменские ансамбли, исполняющие на Площади колхозов народные танцы с саблями наперевес, идеально вписывались в атмосферу знойного Востока, которую организаторы выставки умело воспроизвели в условиях средней полосы России.

От многообразия к единству

В эпоху Сталина пестрое разнообразие советских народов сознательно выставлялось на первый план: на этом строилась вся концепция ВСХВ, которая в данном аспекте ничем не отличалась от аналогичной культурной политики в Великобритании. Выставка в Уэмбли – это «семейная вечеринка, куда приглашена каждая часть империи и где каждая часть империи представлена», – говорилось в официальной брошюре[18]. Экспозиции в Уэмбли и ВСХВ подчеркивали гетерогенность Востока (в случае ВСХВ в качестве Востока фигурировала вся страна целиком), из чего сам собой следовал вывод: только колониальная администрация, стоящая над конгломератом восточных народностей и одинаково им чуждая, способна удерживать их в мире и согласии. В 1924 году на страницах «Daily Mail» появилась добродушная карикатура, изображающая английского полисмена, который по очереди показывает дорогу в Уэмбли британским подданным в национальных костюмах – негру, китайцу, бедуину, – каждый из которых говорит на своем языке. Полисмен – олицетворение имперской власти – представляется единственным, кто может объединить и скоординировать народы Британской империи, подобно тому, как народами СССР, такими разными, мог руководить лишь всемогущий товарищ Сталин: возвышаясь над ВСХВ и присутствуя во всех павильонах, он собирал вокруг себя цветущую сложность советской страны.

В 1960-е годы советская система попыталась предать забвению колониальные эксцессы предыдущей эпохи, хотя и опираясь при этом на доставшиеся ей от сталинского режима коллективное сельское хозяйство и тяжелую индустрию. Перемены, произошедшие на ВДНХ, во многом объясняются смущением перед кричащим ориентализмом 1930–1950-х. Новая власть больше не хотела экзотизировать советских граждан и конструировать из них восточных людей – наоборот, теперь она маскировала все, что намекало на азиатский характер управляемых ею территорий. На ВДНХ перестали экспонировать подчеркнутую гетерогенность, свойственную колониальному населению. В 1961 году на XXIII съезде КПСС Хрущев провозгласил: «в СССР сложилась новая историческая общность людей различных национальностей, имеющих общие характерные черты, – советский народ»[19]. И уже два года спустя все республиканские павильоны были упразднены и превратились в павильоны различных отраслей и направлений знания: павильон Белорусской ССР стал «Электротехникой», «Литовская ССР» – «Химией». Если на ВСХВ советское население было показано пестрым и многоязычным, подобно толпе на восточном базаре, то на ВДНХ с 1963 года присутствовал недифференцированный советский народ, внешне напоминающий уже не набор колоний, а современную промышленную нацию. Впрочем, сходство было именно внешним: советская власть продолжала действовать в рамках национально-территориальной модели, заложенной Сталиным, так что, например, знаменитый фонтан «Дружба народов», оставшийся со времен ВСХВ, не слишком диссонировал с новой концепцией выставки.

Чтобы спрятать колониальные стигматы ВСХВ, вскоре после перехода на отраслевой принцип показа самые ориентальные из региональных павильонов перестраиваются или уничтожаются вовсе. Так, полностью разрушается упоминавшийся выше «азиатский квартал». После его сноса за бывшим павильоном Украинской ССР, переделанным в «Земледелие», образовалась малопонятная пустота, кое-как заполненная низеньким стеклянным павильоном «Механизация и электрификация сельского хозяйства» (1966) и Всесоюзной доской почета (1976). «Азиатский квартал» был демонтирован из-за своей чрезмерной экзотичности, а не потому, что руководству ВДНХ потребовалось место для возведения чего-то другого. Еще четыре павильона по этой же стороне площади Колхозов были обшиты новыми фасадами, надежно спрятавшими их восточный колорит. Павильон Армянской ССР – своеобразный храм с тремя нефами, украшенный стилизованными виноградными лозами, – превратился в строгое «Здравоохранение». «Поволжье», облицованное панелями из штампованного алюминия в виде экранов телевизоров, сделалось «Радиоэлектротехникой». Великолепный павильон Азербайджанской ССР, отделанный яркой майоликой, нечто среднее между мечетью и дворцом восточного правителя, стал белой коробкой «Вычислительной техники». Павильон Казахской ССР, перепрофилированный в «Металлургию», потерял свой сияющий купол и ажурную аркатуру и покрылся черными шлакоситалловыми плитами. Таким образом, с территории ВДНХ были вычищены все основные павильоны, ассоциирующиеся с Востоком: уцелела лишь Узбекская ССР с изящной ротондой, перепрофилированная в «Культуру».

Наконец, на ВДНХ не осталось практически ничего от органической стихии ВСХВ: кур и свиней на задворки выставки вытеснила химия и электроника; овощи и фрукты, разложенные в павильонах, были заменены громоздкими образчиками советской промышленности. Не стало экспонатных посадок льна и конопли в человеческий рост, среди которых когда-то гуляли посетители выставки. За редкими исключениями, вроде двух скульптур у сгоревшего недавно павильона «Охотоводство», с территории ВДНХ были удалены многочисленные скульптурные композиции, свидетельствующие об интимном соседстве людей, животных и растений. На смену праздничному натурализму ВСХВ пришла сухая рациональность – новая версия павильона «Пчеловодство» обошлась без огромной пчелы и сот, красовавшихся на его предшественнике в 1939-м.

Второе пришествие Востока

Новая российская власть, переименовав ВВЦ в ВДНХ, на самом деле пытается нащупать под оболочками ВДНХ заветную ВСХВ. «Какую красоту скрывали!»[20], – в этом возмущенном возгласе прораба, занимающегося демонтажем фасадов 1960-х, хорошо выразилась новая идеология выставки эпохи Путина. Для Кремля, который пытается склеивать обломки советского государства в рамках все новых интеграционных проектов, азиатская составляющая империи, как и при Сталине, вновь стала поводом для гордости. Модернистские конструкции, закрывавшие ориентальные павильоны, теперь презрительно именуются «саркофагами» – их разрушение должно стать символом возрождения единого евразийского пространства, тянущегося от Санкт-Петербурга до Бишкека. И вот в ходе начавшейся реконструкции из-под черной обшивки «Металлургии» показался полуразрушенный барельеф с конями и фигурами в тюркских костюмах, на месте прежней «Вычислительной техники» засверкал восточный дворец бывшего павильона «Азербайджан», павильон «Здоровье», освобожденный от белых гофролистов, начал превращаться обратно в «Армению». Нынешняя власть больше не стыдится Азии, напротив, она хочет максимально приблизить ее к остальной России – хотя бы символически.

Еще в 2010 году Владимир Путин на заседании Совета глав правительств СНГ предложил отдать павильоны ВВЦ в аренду их бывшим владельцам за символическую сумму в 1 рубль. Он выразил надежду, что «в скором времени гости ВВЦ смогут больше узнать о странах Содружества, о том, чем они живут сегодня»[21]. К моменту этого заявления Белоруссия, Армения и Киргизия уже получили павильоны на ВВЦ (примечательно, что Армения вселилась в бывшую «Сибирь», а мусульманская засушливая Киргизия, чей павильон был разрушен в 1965 году, обжила павильон Эстонской ССР, несмотря на изображенных на нем свиней и рыбаков). Путин лишь окончательно зафиксировал, что на ВВЦ-ВДНХ следует возродить, по его словам, «давнюю, полезную и позитивную традицию» ВСХВ, где экспонировалась имперская гетерогенность. Едва ли случайно, что преобразования на ВВЦ совпали с подписанием договора о создании Евразийского экономического союза. Идеология этого интеграционного проекта предполагает, что русские регионы, географически лежащие в европейской России, культурно и ментально принадлежат Азии. Поэтому посетители, прогуливаясь по колоритным павильонам стран Закавказья и Средней Азии, должны будут привыкать к Востоку и ощущать себя его частью.

Разумеется, никто не планирует вновь заполнять выставку овощами и снопами колосьев – о былом аграрном буйстве на обновленной ВДНХ будет напоминать лишь отделка отреставрированных павильонов. Новые власти планируют экспонировать в них дары земли иного рода. По словам Сергея Капкова, главы столичного департамента культуры, он «мечтает... [чтобы] компании “Роснефть”, “Газпром” сделали в павильонах ВДНХ экспозиции», поскольку эти «госкорпорации... являются наследниками советской империи»[22]. Пестрая азиатская страна, богатая сырьем, – по-видимому, именно такой современная Россия предстанет на «живой карте» выставочного комплекса, не слишком противореча ее изначальному колониальному антуражу.