Розов Николай Сергеевич

Институт философии и права СО РАН,

Доктор философских наук, профессор, ведущий научный сотрудник

 

Rozov Nikolai Sergeyevich,

The Institute for Philosophy and Law, Siberian Branch of Russian Academy of Sciences

Dr.Sc., Professor, Leading Researcher

E-mail: nrozov@gmail.com

УДК – 12; 115; 32(470)(082)

 

Философско-антропологические основания политико-правовой регуляции будущего миропорядка

Аннотация: Статья представляет собой попытку перекинуть логический мост от абстрактной онтологии времени и общих рассуждений о смысле истории к актуальным мировым проблемам и подходам к их решению. Обосновывается неклассическая онтология времени («сад возникающих тропок»), отрицающая временную ось в будущем и делающая упор на открытие и закрытие спектров возможностей в каждый момент времени. Раскрываются три фундаментальных типа социальных процессов: конструирование, складывание и испытание. Проводится мыслительный эксперимент относительно действительного конца истории (исчезновения человеческого рода), результатом чего оказывается тезис: смысл истории имеет характер испытания. Эта идея соединяется с ранее разработанной доктриной общезначимых ценностей и переосмысленной оппозицией Gemeinschaft/Gesellschaft. Таким образом, аксиологически смысл истории раскрывается как испытание человечества  на способность к защите общезначимых ценностей, а социологически — как испытание на способность конструировать такие охватывающие Gesellschaft, которые позволяли бы мирно сосуществовать и развиваться разнообразным Gemeinschaft, причем, в складывающихся условиях почти перманентных ресурсных дефицитов и рецидивирующей конфликтности. Показано, что на глобальном уровне и на уровне мировых регионов оптимальной формой таких Gesellschaft являются международные суды, специализированные по сферам территориальных конфликтов, экологии, защиты прав и т.д. Создание системы таких судов существенно дополнило бы систему ООН, что явилось бы более полным воплощением давних смелых идей И.Канта о достижении всеобщего правового гражданского общества и значимым вкладом в успех глобального испытания человеческого рода. Философские идеи оказываются онтологически субстанциональными: благодаря ним появляются отсутствовавшие ранее возможности.

 

Ключевые слова: онтология времени, будущее, смысл истории, конец истории, естественное и искусственное, ценности, сообщества, мирное сосуществование, международные суды, Кант, ООН, субстанциональность идей

 

Foundations of Multilevel Legal Regulation of the Future World Order

Abstract. The paper is an attempt to throw a logical bridge from the abstract ontology of time and general discussion about the meaning of history to current global problems and approaches to their solution. A nonclassical ontology of time ("the garden of emerging trails") denies the time axis in the future and emphasizes opening and closing ranges of possibilities at any moment. Three fundamental types of social processes are considered: constructing, taking shape and trials (testing). A thought experiment about the true end of history (the disappearance of the human species) is carried out which gives the resulting thesis: the meaning of history has a character trial for humanity. This idea is connected with the previously developed axiological doctrine (values of universal significance – ‘thin code’) and the redefinition of the Gemeinschaft / Gesellschaft opposition. Thus, the axiological meaning of history is revealed as a test of mankind's ability to protect values of universal significance, and sociologically it is a trial for ability to design such covering Gesellschaft, which would allow a variety of Gemeinschafts to co-exist and develop peacefully in conditions of almost permanent resource deficiency and recurrent conflicts. It is shown that the best form of such Gesellschaft at the global level and in the world regions is a multilevel system of global, regional, national and local courts specialized in areas of territorial conflicts, environment, protection of rights, etc. Creating a system of such courts essentially would complement the UN system, which would be a more complete.

Keywords: savagery, evolution, society, ideal type, value, activity, modi of social significance

ФИЛОСОФСКО-АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ

ПОЛИТИКО-ПРАВОВОЙ РЕГУЛЯЦИИ

БУДУЩЕГО МИРОПОРЯДКА

Кажется, что природа заботилась не о том, чтобы человек хорошо жил, а о том, чтобы вследствие глубокого преобразования самого себя, благодаря своему поведению он стал достоин жизни и благополучия […] Величайшая проблема для человеческого рода, разрешать которую вынуждает его природа, — достижение всеобщего правового гражданского общества.

Иммануил Кант

Идейный контекст и выбор темы

Современная российская философия представляет собой весьма пеструю мозаику, но по большей части укладывается в континуум, полюсами которой являются столько раз высмеянные, но удивительно живучие либеральное западничество и традиционалистское почвенничество (последнее вкупе с патриотизмом, великодержавием и проч.) .

Ярких интеллектуальных прорывов, признанных впечатляющих идей, которые хотелось бы развивать или оспаривать нет по обеим сторонам континуума.

В отношении находящихся в меньшинстве философов-западников это если не простительно, то объяснимо: им приходится хоть как-то справляться с волнами идейного импорта из европейских и американских интеллектуальных центров, тут надо успевать переваривать новое чужое , а до своего и самостоятельного руки все никак не доходят (и вряд ли когда-нибудь дойдут).

Отечественные философы-почвенники находятся в более уязвимой позиции, хотя вряд ли это осознают. Универсальный масштаб, всечеловечность русской духовной и мыслительной традиции были заявлены и отчасти реализованы (Ф.Достоевским, Л.Толстым, В.Соловьевым, В.Вернадским, представителями «русского космизма»), но с тех пор остаются лишь фигурами самоутверждения. Уже несколько десятилетий муссируются довольно узкие темы националистического и имперского плана: русский характер, православная духовность, превознесение государственной идеи, державность, славные прошлые победы и собирание земель, козни внешних и внутренних врагов и проч.

Неоднократно высказанные наблюдения относительно того, что современное российское мышление (как философское, так и обществоведческое) практически ничего нового и значимого не дает окружающему миру, кроме сведений «о себе любимых», являются сильным и, пожалуй, справедливым обвинением, особенно, тем, кто привык кичиться «самобытной, оригинальной и творческой» традицией русской философии.

Эти инвективы задели и меня, посвятившего несколько лет сугубо российской проблематике . Поэтому данная работа специально посвящена общефилософским и вненациональным, космополитическим темам, а задача состоит в том, чтобы соединить весьма абстрактную метафизику (вопросы онтологии времени, смысла человеческого существования в истории, универсальных ценностей) с проблемами и перспективами современного глобального развития.

Неклассическая онтология времени:

будущее как «сад создающихся тропок»

И, взятое сразу [в определенный момент], время повсюду одно и то же, а как предшествующее и последующее — не одно и то же […] Ведь «теперь» разделяет и возможности.

Аристотель

Геометрически выстроенная физическая картина мира, особенно, представление о четырех измерениях — трехмерном пространстве и четвертой оси времени — сыграло со всеми нами злую шутку. Пространственные образы крайне сильны и суггестивны. Мы представляем себе ось времени, уходящую в прошлое (что исчисляется годами и столетиями) и в будущее (опять же, календари и годовые отметки в планах и прогнозах укрепляют данный образ).

Еще больше убеждают нас в заданности, как бы предсуществовании единого временно́го вектора, устремленного в будущее и полностью симметричного вектору прошлого, действительная массивная инерционность всей человеческой цивилизации и ее природного, космического окружения. Если оставить за скобками апокалипсические сценарии ядерной войны, столкновения планеты с огромным астероидом и всеобщего разрушения (а к этим сюжетам мы еще вернемся), то смело можно предсказывать, что через 10, 50 и 100 лет будут продолжать существовать не только горы, моря и пустыни, но также города, университеты, научные центры, церкви, фирмы, финансовые учреждения, пути сообщения, средства связи, наземный, подземный. воздушный и морской транспорт. Если в том или ином виде все они будут существовать, то вполне можно представить, что они уже и есть там на соответствующем отрезке временной оси, устремленной в будущее.

Теперь рассмотрим совсем иную онтологию времени. Будущего нет, и никакой оси времени, уходящей в будущее не существует (кроме составленных когда-то людьми календарей, планов и прогнозов, существующих в настоящем). Каждый момент настоящего создает для всех вещей, явлений, процессов спектры возможностей. Многое остается без изменений, но некоторые возможности соединяются с другими возможностями и в следующий момент времени происходит изменение в конфигурации вещей и явлений, что сразу же обрастает спектрами новых возможностей, в том числе, ранее недопустимых(!) Соответственно, каждый момент времени — это что-то вроде сада расходящихся тропок по Борхесу, но только за пределами следующего момента никакого сада с тропками еще не существует. Сами тропки и их развилки создаются движением по ним .

Попробуем обосновать такой взгляд на время. Когда существование некоего А полностью отрицается, то любые дедуктивные доводы становятся сомнительными, опровергающим аргументом должна служить демонстрация существования этого А, его предъявление. Однако ничего из будущего предъявить нельзя. Все «оттуда» может быть предъявлено только в настоящем. Некоторые явления можно предсказать, практически с абсолютной надежностью, с точностью до года и месяца (появление комет), или даже даты, часа, секунды (восходы и заходы, солнечные и лунные затмения).

Здесь и кроется малозаметный логический разрыв. Есть высокая точность и верность предсказания явлений небесной механики, некоторых особо стабильных физических процессов, на чем, собственно, и выстроено все измерение времени в человеческой цивилизации, так делают и сверяют часы. Однако это отнюдь не заменяет принципиально невозможную демонстрацию явлений на единой оси будущего. Верность таких предсказаний, которая в будущем (будем надеяться) подтвердится, говорит лишь о том, что для соответствующих процессов не нашлось достаточной силы возмущений, способных нарушить характер и темпы этих процессов. Иными словами, здесь мы имеем дело не с предсуществованием какого-либо будущего с расставленными на его оси солнцестояниями, затмениями и проч., а только с циклическими или монотонными физическими процессами, оказавшимися на некоторый период (астрономически не такой уж и большой), изолированными от соразмерных им по силе других процессов, способных их нарушить или вовсе прекратить. Иными словами, здесь приходится отчасти вернуться от картезианской и ньютоновской геометрической картины мира к сущностной аристотелевской, поскольку именно Аристотель определял время (χρονος) как «меру движения» (Физика. IV, 12, 221ab).

Тезис об отсутствии будущего как части «единой оси времени» может быть опровергнут, только когда фиксированные на этой оси будущие явления или их надежные реконструкции будут предъявлены, но не как получившиеся вследствие инерционных и изолированных процессов (см. выше), а как имеющие на этой оси свое самостоятельное бытие. Такое возможно только в сферах фантастики и кинематографа.

Согласно Августину, будущего еще нет, а прошлого уже нет (Исповедь. II. XX. 26). Неодолимый соблазн симметрии принуждает рассмотреть в том же аспекте и прошлое. Верно, что любые явления, объекты из прошлого мы можем воспринимать только в их настоящем, наличном состоянии, о большинстве же явлений и процессов прошлого мы можем судить только оставленным им следам (отпечаткам, слепкам, артефактам, прошлым текстовым описаниям) опять же существующих в настоящем. Однако на этом симметрия и заканчивается. Утверждать существование оси времени, уходящей в прошлое, как раз можно и нужно. Дело вот в чем.

Прошлое, особенно далекое, тем более, доисторическое, покрыто дымкой или даже густым туманом неопределенности. Но последняя имеет сугубо познавательную, а не онтологическую природу. Там-то и тогда-то уже произошли вполне определенные явления, но мы об этом можем не знать, строить разные версии, поскольку оставшихся следов мало, реконструкция по ним затруднена, они допускают разные интерпретации. Заметим, что чем больше разнообразных следов оставляют явления прошлого, особенно таких следов как текстовые описания очевидцев, участников, летописцев, причем, с разных точек зрения, тем точнее и полнее делаются реконструкции, вынужденные совмещать все следы прошлого в единое непротиворечивое целое.

Вообще говоря, сама эта идея непротиворечивости указывает на нашу общую убежденность, причем, многократно подтвержденную, что при наличии более полной и разносторонней информации можно получить более верное представление о том «как это было на самом деле». Приближением к идеалу являются современные видеозаписи, особенно, сделанные из разных точек пространства. Не так уж трудно провести мысленный эксперимент и представить наличие таких видеозаписей по самым спорным событиям в истории (речь здесь идет только о фактической стороне — что именно где и когда происходило), в том числе, по которым имеются противоречивые свидетельства очевидцев (сюда же попадает и знаменитая коллизия с «кочергой Витгенштейна» [Эдмондс, Айдиноу 2004]).

Смелая, но ложная идея множественности (соответственно, онтологической неопределенности) прошлого воплощена в гениальном фильме «Расёмон» Акиры Куросавы. Один и тот же событийный каркас  представлен в нескольких радикально отличающихся друг от друга версиях. Кинематографический гений Куросавы настолько могуч, что даже самым рациональным и трезво мылящим зрителям способен внушить об «альтернативности», «расходящемся» или «неопределенном» характере прошлого. Но именно потому, что все варианты сняты на кинопленку совершенно по-разному, легко вообразить такое полное видеодокументирование произошедшего, которое позволило бы детально восстановить по минутам и секундам все произошедшее с героями этой истории.

Умелые криминалисты по мельчайшим следам, а также с помощью лабораторного анализа материальных остатков, нередко восстанавливают картины именно таких преступлений (ограбления, убийства, изнасилования), причем в деталях и вполне адекватно. В этих реконструкциях, разумеется, остаются «белые пятна», но обычно никто в здравом уме (и не находясь под гипнозом литературных или киношедевров) не допускает при этом «множественности» прошлого, поскольку речь может идти лишь о недостатке информации, иными словами, о гносеологической, а отнюдь не об онтологической неопределенности ранее произошедших событий.

Пусть сами явления прошлого предъявить невозможно (все существует только в настоящем, тут Августин прав), зато можно предъявить реконструкции этих явлений, причем, многие из реконструкций (именно фактов, а не интерпретаций) настолько хорошо обоснованы, что не вызывают ни сомнений, ни споров у специалистов. Ничего похожего ни футурологи, ни прогнозисты, ни предсказатели предъявить не могут, и отнюдь не из-за своей «слабости видения» будущего, а попросту из-за полного отсутствия (небытия) самих будущих явлений.

Демонстрироваться могут только предвестники прогнозируемых будущих явлений (например, данные метеорологических приборов, указывающие на завтрашнее потепление или похолодание), но, несмотря на относительную точность многих прогнозов, эти предвестники все равно принципиально отличаются от следов прошлых явлений. Первые указывают только на вероятное наступление определенного события в будущем, причем, при обязательном условии отсутствия нарушающих возмущений (см. выше); вторые же указывают на однозначное и вполне определенное прошлое бытие явления, которое уже никак не отменить и не изменить, а можно лишь полнее изучить при наличии дополнительных данных — других его следов в настоящем.

Можно с уверенностью говорить и о единой оси времени в прошлом. Те же, задающие наше исчисление времени, физические процессы (прежде всего, круговращение Земли и небесная механика) уже благополучно прошли, не встретив никаких нарушающих возмущений, поэтому допускают однозначный отсчет времени назад в прошлое в сутках, годах, столетиях и даже миллионах лет (в стратиграфии). Прошлые, уже безальтернативные, события расположились так или иначе на этой единой оси. Бывают хронологические споры относительно того, когда именно произошло такое-то событие, имело ли оно вообще место или является фальсификатом, но сама возможность таких споров опять-таки обусловлена только недостатком данных — требуемых следов этих прошлых событий. Когда разнообразных следов, в том числе, текстовых описаний с разных точек зрения, побочных бытовых и технических документов, артефактов много (как, например, для обеих мировых войн XX в.), то споры уже ведутся только об интерпретациях или об уточнении цифр, тогда как канва событий на временной оси восстанавливается вполне уверенно.

Итак, время ассиметрично. В прошлое уходят однозначно произошедшие явления, о которых с большей или меньшей уверенностью мы можем судить на основе оставшихся от них следов. Будущего вообще не существует, а есть лишь происходящее в настоящем и продвигающийся горизонт ежесекундно создаваемых (открывающихся) и исчезающих (закрывающихся) возможностей. Что дает такая онтология времени для нашего понимания социального бытия и прошлой истории, для осмысления глобального будущего и современных задач?

 

Значимость и познаваемость

возможностей исторического прошлого

Все, что происходит сегодня, реализуемо и реально лишь постольку, что ранее для этого сложились (открылись) соответствующие возможности. То же происходит и в социальном мире: согласно историческим ритмам смены периодов стабильности и нестабильности (кризисов), то мелкими шагами, а то и крупными рывками расширяются одни возможности и сужаются другие, вплоть до исчезновения. Во всем этом участвуют люди, — от индивидов до наций и коалиций государств — причем, люди редко задумываются о невидимых спектрах возможностей, которые сужаются или расширяются в зависимости от человеческих действий в качестве их непреднамеренных следствий. Так мы выходим проблемы человеческого существования — философскую антропологию.

Длительность «горизонта действия» существенно различается для разных возможностей. Если мы путешествуем пешком или на автомобиле, то каждый день наши возможности оказаться на следующий день в другом месте прямо определяются пределами дневного перехода или автомобильного пробега, а также доступными тропами и дорогами. Сама же постройка дороги (моста, порта, завода, города, военной базы и проч.) может создавать отсутствовавшие ранее возможности на десятилетия и даже столетия вперед.

С одной стороны, это означает, что в истории есть сослагательное наклонение, а если некоторые историки отказываются от него, то это их и вина и беда. Историческое познание, игнорирующее спектры возможностей, предшествующие событиям (например, войне, революции, реформам, крупным стройкам), а также спектры возможностей, открывающиеся и закрывающиеся этими событиями, становится примитивным и выхолощенным. С другой стороны, выстраивание длительных сценариев «альтернативной», или «контрфактической», т.е. вымышленной истории («если бы Наполеон погиб в детстве», «если бы Гитлера убили в Первую мировую», «если бы Крымскую войну выиграла не Англия с Францией, а Россия», «если бы колонизацию мира вели не европейцы, а китайцы или арабы» и т.д.) действительно является хоть и увлекательной, но весьма безответственной, далекой от науки, игрой ума.

В историческом познании, по крайней мере, на нынешнем этапе развития, правомерным представляется анализ одного-двух шагов в сменах спектров возможностей. Сами эти «шаги» могут иметь разную длительность в зависимости от социального, пространственного и временного масштаба изучаемого явления. Наибольшую концептуальную и методологическую трудность представляют эмпирические основания каких-либо суждений о прошлых возможностях. В этом аспекте многообещающим является подход, состоящий в оценке уровня исторической альтернативности (широты возможностей изменения) форм социально-политического устройства общества через стабильно сопутствующие изменениям этих форм показатели: остроту внутриэлитного конфликта, паритетность ресурсов между конкурирующими центрами силы, уровень социальной нестабильности и степень расщепленности внешних ориентаций [Лигостаев 2010].

 

Фундаментальные социальные процессы:

конструирование, складывание и испытание

Люди издавна умело оперируют видимыми возможностями в искусственных процессах конструирования, когда все средства и ресурсы обозримы и полностью управляемы. Чтобы начерченный в проекте дом стал реальным домом, чтобы проведенная на карте железная дорога была построена через горы и реки, чтобы обрели плоть задуманные конструкторами океанский лайнер или космический корабль, строители последовательно выполняют известные им этапы и цепочки действий, каждый раз создавая именно те возможности, последующая реализация которых продвигает строительство по намеченному пути (наглядным представлением «производства и реализации возможностей» служат сетевые графики работ в строительстве).

В обществах, тем более, в международных процессах преобладают естественные процессы складывания, когда единого эффективного контроля над производством и реализацией возможностей нет. Большие и малые группы с разными ресурсами отчасти контролируют только свои весьма узкие сектора возможностей, обычно конкурируя и конфликтуя между собой, что и дает в результате «естественное» складывание.

Если конструирование — искусственно, складывание — естественно, то испытание — гибридно. Испытание — это, с одной стороны, попытка добиться успеха, попытка достижения цели, попытка воплотить в жизнь задуманную идею, цель, проект. С другой стороны, в отличие от конструирования, при испытании нет полного контроля над основными ресурсами и условиями. Обстоятельства сложатся так или иначе. Поэтому и испытание может привести к успеху, среднему результату или вовсе провалу.

Обычно мы говорим только об институционализированных испытаниях и в крайне узких областях: в спорте, в новой технике, в образовании. Следует раскрыть глаза на гораздо более широкую применимость этой категории.

Каждый брак задумывается, когда люди решают пожениться. Потом супруги пытаются строить свою совместную жизнь для достижения семейного благополучия и счастья, но далеко не все проходят успешно это испытание, о чем свидетельствует множество разводов и несчастных семей.

Каждый город в какой-то мере планируется. Но некоторые города становятся весьма привлекательными, красивыми, чистыми, уютными и безопасными, в них хотят поселиться, сюда стремятся туристы. Другие же города страдают от смога, мусора, автомобильных пробок, нищеты и преступности. Разве нельзя сказать, что одни градостроители, городские власти, «отцы города» выдержали свое испытание с честью, а другие позорно провалили его?

Каждое общество преимущественно складывается, причем, в течение многих десятилетий и даже столетий. Но история крупных лидеров, государственных деятелей, тексты конституций, сводов законов, проекты реформ неизменно свидетельствуют и о попытках конструирования. Поэтому получившийся результат, качество которого наиболее явно проявляется в потоках миграции, — бегут ли из этого общества или стремятся побывать и поселиться в нем — это всегда итог испытания, того, как удаются или не удаются попытки социального конструирования в складывающихся внутри общества и вокруг него обстоятельствах.

А как нам всем вообще живется на планете Земля? Как будут здесь жить наши дети, внуки и правнуки? Нет принципиальных препятствий (кроме робости и застарелых привычек мышления), чтобы распространить категорию испытания и на все глобальное международное сообщество. Не предзаданное, а именно возникающее будущее придает смысл испытания для нашей жизни и нашей истории.

Каким образом и в какой логике можно рассуждать о таких абстрактных материях как испытание человечества? Если правомерно об этом говорить, то в чем, собственно, оно состоит?

И почему, собственно, смысл истории состоит в испытании? Для философского обоснования этого тезиса обратимся к мыслительному эксперименту относительно крайнего предела человеческого бытия — конца истории.

 

Философия человеческого бытия:

от конца истории к идее испытания

В формальном отношении смысл истории — это смысл длительности, наполненной всем тем, что делают люди и что происходит с людьми. Обычно философы, по аналогии со смыслами отдельных событий, трактуют смысл истории как некоего процесса, имеющего начало и конец. При этом, предполагаемому в будущем «концу истории произвольно приписываются ценностные, метафизические, богословские, мистические или иные характеристики, которые, собственно и задают смысл истории.

Даже при отказе от такого приписывания следует согласиться с тем, что характер конца истории (когда бы и как бы они ни произошел) во многом определяет и ее смысл. Заметим, что наша (вместе с А.М.Анисовым) онтология времени, хоть и утверждает отсутствие будущего как расположенной на оси времени цепи событий, но отнюдь не запрещает суждений о возможностях будущих явлений, в том числе, и весьма отдаленных.

А можно ли вообще априорно судить о действительном конце истории (т.е. о полном исчезновении людей)? Из настоящего видятся две группы таких трагических возможностей.

Во-первых, при отсутствии способных к полностью автономному существованию внеземных человеческих колоний возможно обнаружение естественных процессов (связанных с эволюцией Солнца или внутренних процессов в структуре планеты Земля или траекторией каких-либо космических тел, излучений и проч.), которые приведут к наступлению условий, исключающих какую-либо возможность жизни на нашей планете (см. [Анатомия кризисов 1999, с.14-16, 27]). Все такого рода возможности подпадают под категорию естественного конца истории.

Во-вторых, наступление таких условий можно предсказать, если приводящие к ним процессы вызваны действиями самих людей (например, наступление «ядерной зимы» после серии ядерных ударов, или разрушение защитных свойств атмосферы как необратимое следствие массированных промышленных выбросов) [Утюжников 2001; Badash 2009]. Таким образом, здесь уже речь идет об искусственном, или антропогенном, конце истории.

Все прочие суждения о конце истории касаются либо ожидаемых новых исторических эпох, рисуемых с разным соотношением реализма, эзотерических или технологических фантазий (торжество Сверхчеловека по Ницше или Сверхчеловечества по Соловьеву, цивилизация кибергов у фантастов и проч.), либо выражают полностью мистические взгляды, далекие от трезвой научной традиции (Страшный Суд в Библии, «точка Омега» Тейара де Шардена и аналоги).

Посмотрим, что можно будет сказать о смысле человеческой истории, получившей естественное завершение. Ясно, что люди об этом ничего уже сказать не смогут, поскольку по условию задачи никаких людей на Земле или вне нее не останется. Соответственно, наши размышления о том, «что можно будет сказать», относятся либо к представителям внеземных цивилизаций (вполне фантастических), либо к искусственно сконструированной позиции идеального внешнего наблюдателя, подобного кантовскому трансцендентальному субъекту. Предпочтем второй вариант, поскольку этому субъекту нужно придать не только любопытство и философичность, но также абсолютные познавательные способности, позволяющие выяснить причины произошедшей глобальной трагедии.

Итак, людей не осталось, человеческая цивилизация погибла. Естественные причины этого известны (здесь не важно, какие именно). При выяснении нашим трансцендентальным субъектом последовательности событий, будет раскрыта та или иная из трех главных возможностей:

1) глобальная катастрофа настигла планету совершенно неожиданно для людей;

2) о надвигающейся катастрофе было известно за некоторое время, люди начали что-то делать для спасения, но не успели;

3) о надвигающей катастрофе было известно задолго, люди успели создать все, что могли придумать для спасения, но это не помогло.

Крайние варианты (1 и 3) представляют чистые формы и указывают, прежде всего, на недостаточность интеллектуальных (познавательных и творческих) способностей людей: в первом случае не удалось предвидеть катастрофу, в третьем случае, не удалось изобрести надежный способ спасения. Вариант 2 представляет смешанную форму: не удалось заблаговременно предвидеть, не удалось изобрести способы спасения, осуществимые за короткое время, недостаточно оказалось материального и организационного потенциала для того, чтобы успеть спастись.

Теперь обратимся к случаю антропогенной катастрофы (концу истории, вызванному действиями людей). Серии мощных ядерных ударов, либо разрушение защитных свойств атмосферы вследствие промышленных выбросов смогут произойти, если люди будут неспособны предвидеть гибельные последствия своих действий, либо неспособны остановить эти действия, зная об их катастрофических последствиях. Кроме тех же познавательных способностей предвидения, здесь идет речь о способностях вести переговоры, убеждать, приходить к взаимоприемлемым соглашениям, позволяющим избежать катастрофы, а также о налаживании эффективного контроля над выполнением достигнутых соглашений. Наряду с важной ролью дипломатических способностей (в широком смысле), моральной компоненты, организационных и принудительных способностей контроля, здесь также ключевую роль играет интеллектуальное творчество, поскольку только оно позволяет изобрести варианты соглашений, позволяющих сторонам воздерживаться от опасных действий и приемлемых с точки зрения их интересов.

Теперь отметим общие черты всех рассмотренных вариантов. Везде на первом плане оказываются интеллектуальные (познавательные и творческие) способности людей, направленные на долговременные прогнозирование и диагностику всевозможных опасностей для условий человеческого существования, а также на изобретение способов и средств спасения — защиты и поддержания данных условий, причем, в каждом варианте эти способности оказались недостаточными. Каковы же скрытые предпосылки данного простого суждения?

Были бы они достаточны, то удалось бы выжить, пусть не всему человечеству, но его части, способной к воспроизводству, причем тогда конец истории не наступил бы. Нет ничего искусственного в приписывании варианту глобальной гибели атрибута неуспеха, а варианту спасения — успеха. Получаем следующую понятийную конструкцию: если благодаря накопленным способностям что-то удалось сделать, то следует успешный результат, если не удалось — неуспешный.

Теперь становится очевидным, что данная конструкция полностью соответствует понятию испытания. Причем, мы это понятие не приписывали ситуации конца истории априорно и произвольно. Вместо этого, мы провели мысленный эксперимент, рассмотрели возможные варианты, выявили общие черты, раскрыли неизбежные предпосылки и пришли в результате к итогу: действительный конец истории (как прекращение существования человеческого рода) может произойти во всех случаях неуспешного прохождения человечеством некоторого испытания.

Мысленный эксперимент высвечивает значимость сохранения базовых условий человеческого существования, причем, ответственность за это сохранение всегда имеется имплицитно, но выступает на первый план при росте соответствующих опасностей.

Отвлекаясь от конца истории и применяя полученные результаты к ходу продолжающейся истории, получаем следующий общий вывод: люди, ведая или не ведая того, проходят испытания на адекватное познание складывающихся обстоятельств, чреватых разнообразными угрозами, а также испытания на способность изобретения и создания способов и средств преодоления этих угроз.

Обнаруженная в предельном мыслительном эксперименте значимость категории испытания заставляет задуматься о ее роли в социальной и исторической действительности.

Смысл истории включает в себя сохранение существования человеческого рода, но им не ограничивается. Каким же образом получить представление о необходимом дополнительном содержании? Наряду с испытанием на сохранение человеческого рода должно быть некое глобальное испытание, связанное с позитивным достижением. Дело в том, что история человечества включает не только и не столько сохранение устойчивости и преодоление угроз, сколько наличие необратимых, поступательных изменений (при всех сложностях исторических «возвратов» и упадков отдельных обществ).

Здесь мы выходим на фундаментальные проблемы классической этики. Есть ли единый моральный смысл человеческой истории? К чему вообще следует стремиться, причем, не отдельному индивиду или группе, а всем нациям и человечеству в целом? Эти вопросы обращают нас к теории ценностей — аксиологии.

 

Конструктивная аксиология:

разнообразие этосных и необходимость общечеловеческих ценностей

Под ценностями здесь понимаются предельные нормативные основания актов сознания и поведения разумных существ (людей) [Розов 1998].

Основная масса ценностей — этосные ценности, т.е. принадлежащие тому или иному этосу: воспроизводящемуся в поколениях сообществу с особым вероисповеданием, культурой, убеждениями и проч.

Общезначимые ценности — это понятийное выражение главных условий, выполнение которых необходимо для сохранения возможности всех людей (индивидов, групп, сообществ) осуществлять свои этосные ценности .

Важный и тонкий момент: ни в коем случае нельзя смешивать общезначимость как интерактивную приоритетность и верховенство (высший, абсолютный статус). Ни одна уважающая себя культура, конфессия, национальная идеология никогда не признает какие-либо ценности более высокими, чем собственные.

В рассуждениях о реальной исторической динамике и направленности социальной эволюции сомнительным подходом является гуманитарное прекраснодушие — представление о том, что история управляется некими идеальными ценностями, культурными универсалиями и проч. Увы, реальная история преимущественно определяется конфликтами и доминированием [Snooks 1995; Sanderson 1995; Collins 1999; Розов 2002, гл.3].

Теперь проясняется смысл истории как испытания: удастся ли человечеству в объективно и перманентно складывающихся конфликтных условиях построить (сконструировать!) и поддерживать порядок надежной защиты общезначимых ценностей (thin code), а через них — обеспечивать возможности составляющих человечество этосы осуществлять свои ценности (thick codes).

Кардинальный рефрейминг:

для сохранения своего Gemeinschaft развивать охватывающий Gesellschaft

Теперь сменим аксиологический план рассуждения на социологический. Этосные ценности возникают и живут преимущественно в малых, «теплых», солидарных сообществах, которые Ф.Тённис называл Gemeinschaft. Целенаправленному конструированию могут поддаваться только формальные «холодные» социальные структуры, основанные на расчете, обмене, компромиссах, контрактах — Gesellschaft [Toennies 1957].

В этих терминах смысл истории раскрывается как испытание человеческого рода на способность к защите, мирному сосуществованию и свободному развитию многообразия «малых, неформальных, теплых» Gemeinschaft через рациональное построение в переговорах и компромиссах обеспечивающей это многообразие системы «больших, формальных, холодных» Gesellschaft, причем, в складывающихся условиях почти перманентных ресурсных дефицитов и рецидивирующей конфликтности..

При отсутствии серьезных вызовов у людей вообще не бывает стимулов задумывать и строить какие-то общие благонамеренные системы. Ментальный сдвиг происходит только в ситуации вызова (по А.Тойнби): роста личного и группового дискомфорта, нарастания угрозы для привычной жизни и самого существования своих Gemeinschaft. Главным и почти универсальным поведенческим стереотипом в этой ситуации становится групповой эгоизм: все делать для восстановления благоприятных условий своего Gemeinschaft (иногда — альянса таких сообществ), пусть и в ущерб социальному окружению.

Вот в этом пункте и требуется важнейшее переключение ментальных установок, которое предлагается назвать кардинальным рефреймингом: оптимальный в плане устойчивости и дружественности будущего окружения ответ на вызов (угрозу своему образу жизни и соответствующим Gemeinschaft) состоит не в попытках захвата чужих ресурсов, а в учреждении и продвижении такого охватывающего формального Gesellschaft, которое лучшим образом обеспечит безопасность и комфортные условия жизни своего Gemeinschaft и чужих Gemeinschaft (ближних и дальних, конкурирующих и даже враждебных).

Кардинальный рефрейминг — не такая уж и новая идея. В ее основе лежит все тот же принцип общезначимых ценностей: заботиться об условиях, требуемых для осуществления этосных ценностей, в рамках не только своего, но и других сообществ (см. выше). Кардинальный рефрейминг — это всегда переход от «игры с нулевой суммой» к «игре с ненулевой суммой», это принцип не столько деления «пирога», сколько совместных усилий по его увеличению [Фишер и Юри 1992].

 

Многоуровневая правовая система

как оптимальная форма глобального Gesellschaft

Рассмотрим «естественное» действие социальных законов (как специфических законов Природы, появившихся в человеческих обществах) и противопоставим им требуемые «искусственные» закономерности, утверждение которых способствует успешному прохождению человечеством глобального испытания (как оно было выше сформулировано).

В обществах побеждают, получают власть, влияние и ресурсы сильнейшие, наиболее сплоченные группы. Подобным же образом, в международной системе доминируют и расширяют влияние, могущество общества с наиболее эффективными режимами, сумевшие захватить и рационально использовать значимые (климатически, ресурсно, геополитически и геоэкономически выгодные) территории.

На обоих уровнях элитарные группы с высокой внутренней солидарностью осуществляют свои этосные ценности и интересы, причем, нередко в ущерб другим группам и даже целым обществам. Они также способны или даже склонны нарушать общезначимые ценности (жизнь, здоровье, достоинство, безопасность, основные права), особенно, в отношении слабых через социально-экономическую эксплуатацию и политическое угнетение собственных граждан, через геополитическую и геоэкономическую экспансию на другие общества.

Защита общезначимых ценностей требует сильных сдерживающих структур, которые, с одной стороны, резко сужали бы возможности национальных элит, мировых и региональных гегемоний, а также криминальных, террористических групп и сетей притеснять слабейших, с другой стороны, расширяли бы возможности всех сообществ, включая слабейшие, защищать свои ценности, интересы и права, с третьей стороны, сами эти структуры, получив властные и силовые ресурсы, не должны превратиться в еще один отряд хищных элит и гегемоний.

Всем этим требованиям отвечает только правовая система с законодательными органами широкого представительства, выборностью и ротацией судейского корпуса, мощными рычагами проведения судебных решений в жизнь, гибкими связями развития с общественным мнением и интеллектуальными центрами.

Повсеместно существующие национальные правовые системы где-то лучше, где-то хуже (а где-то скандально плохо) справляются со своими функциями. Есть малый, по мнению многих ангажированный, Международный суд в Гааге. Огромное число острых проблем, прямо связанных с нарушением общезначимых ценностей (межэтнические и территориальные конфликты, проблемы беженцев, пытки заключенных, произвол полиции, политические репрессии, незаконные аресты, притеснения оппозиционных масс-медиа, экономическая эксплуатация, сегрегация по расовым, этническим, конфессиональным, гендерным признакам и проч.) часто остаются без внимания на национальном уровне. Страсбургский суд едва справляется с потоками исков, он ограничен в ресурсах и имеет лишь региональную — европейскую юрисдикцию.

Чего не хватает главным образом, так это резкого расширения правовой и судебной системы на уровне мировых регионов и на глобальном уровне, причем, своды законов и суды нужны специализированные: по территориальным и межэтническим вопросам, по экологии, по противодействию международной и внутренней эксплуатации, по экстерриториальной защите политических и гражданских прав (подробнее см.: [Розов 2009]).

 

Вместо заключения:

испытание человеческого рода, намеченное Кантом,

еще предстоит пройти

Вернемся к мысли Канта, выраженной в эпиграфе: величайшей проблемой для человеческого рода является «достижение всеобщего правового гражданского общества (die Erreichung einer allgemein das Recht verwaltenden bürgerlichen Gesellschaft)». Здесь есть неявная перекличка с категорическим императивом как ключевым принципом Кантовой этики — относиться к каждому человеку не только как к средству, но как к цели.

Дело в том, что благодаря институту гражданства каждое национальное государство худо-бедно защищает каждого своего гражданина, оставаясь, при этом, почти полностью равнодушным к негражданам страны, к чужакам, не имея особых моральных и правовых обязательств по отношению к другим государствам с их гражданами, особенно, к более слабым и чем-либо досаждающим странам.

Можно считать, что призыв Канта  к созданию союза государств во всемирном масштабе через ряд попыток — международные проекты «Священного Союза» и «Европейского концерта»  Лига Наций  — наконец, воплощен в Организации Объединенных Наций, которая иногда более, иногда менее эффективно защищает малые и слабые государства от притеснений и агрессии. Однако почти никто не говорит о том, что глобальная задача, поставленная Кантом, пока отнюдь не выполнена.

Всеобщий правовой и гражданский принцип, хоть и заявлен абстрактно в Декларации прав человека ООН, но по-прежнему не институционализирован на региональном и глобальном уровне и фактически не действует за пределами развитых правовых обществ.

Воплощением его как раз и должна стать многоуровневая правовая и судебная система как новый этап развития глобального Gesellschaft на основе общезначимых ценностей, способного в будущем вовлечь уже всех людей на планете, все столь разнообразные Gemeinschaft с их этосными ценностями в сферу общественной защиты, заботы и долга.

Важная часть испытания для человека и человеческого рода заключается в том, чтобы понять, в чем состоит это испытание. От этого понимания во многом зависит глобальное будущее. На примере великого Канта мы видим, что философские идеи онтологически субстанциональны: благодаря ним появляются отсутствовавшие ранее возможности.

Литература

Аврелий Августин. Творения. Спб: Алетейа, 1998. 593 с.

Анатомия кризисов. М.: Наука, 1999. 238 с.

Анисов А.М. Время и компьютер. Негеометрический образ времени. М., 1991. 152 с.

Анисов А.М. Темпоральный универсум и его познание. М., 2000. 208 с.

Аристотель. Физика. Соч. Т.3. М.: Мысль. 1981. 613 с.

Кант И. [1784] Идея всеобщей истории во всемирно-гражданском плане // Соч. М.; Марбург, 1994. Т.1. С. 79 - 123.

Лигостаев А.Г. Альтернативность в социально-политических трансформациях обществ: закономерности и механизмы динамики. Автореф. дис. канд. филос. н. Новосибирск: Институт философии и права СО РАН, 2010.

Розов Н.С. Ценности в проблемном мире: философские основания и социальные приложения конструктивной аксиологии. Новосибирск, 1998. 292 с.

Розов Н.С. Глобальная многоуровневая контрактно-правовая альтернатива. Стенограмма выступления на конференции, Москва, 11-12 сентября 2009 г. Электронный ресурс: http://www.nsu.ru/filf/rozov/publ/glob-alter.htm.

Розов Н.С. Колея и перевал: макросоциологические основания стратегий России в XXI веке. М: РОССПЭН, 2011. 735 с.

Ролз Дж. Теория справедливости. Новосибирск, 1996. 535 с.

Утюжников С.В. Моделирование распространения загрязнений над большим пожаром в атмосфере // Соросовский образовательный журнал, 2001, №4, с. 122-127.

Фишер Р., Юри У. Путь к согласию или переговоры без поражений. М.: Наука, 1992. 158 с.

Эдмондс Д., Айдиноу Дж. Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами. М.: Новое литературное обозрение, 2004. 352 с.

Badash, Lawrence A. Nuclear Winter’s Tale. Massachusetts Institute of Technology, 2009. 403 pp.

Collins, Randall. Macrohistory: Essays in Sociology of the Long Run. Stanford Univ. Press, 1999. 328 pp.

Parekh, Bhikhu. Non-ethnocentric Universalism. In: Dunn, Tim and Nicholas J. Wheeler (eds.) Human Rights in Global Politics. Cambridge: Cambridge University Press, 1999. P.128-159.

Sanderson, Stephen. Social Transformations: A General Theory of Historical Development. Blackwell, 1995. 452 pp.

Snooks Graeme. The Dynamic Society: Exploring the Sources of Global Change. L.-N.-Y., Routledge, 1996. 491 pp.

Toennies, Ferdinand. Community and Society. Trans. By Ch. Loomis. New York: Harper. 1957. First published 1887.

Walzer, Michael. Thick and Thin: Moral Argument at Home and Abroad. Notre Dame: University of Notre Dame Press, 1994. 120 pp.

 

---